Я слушаю аудиозапись интервью с 94-летней Эльзой Хаимовной, разглядываю сделанную интервьюером фотографию. Бабушка сидит в инвалидном кресле и спокойно и основательно рассказывает о своей жизни. Голос немного дрожит. Она еврейка, но по речи не догадаться, отсутствуют характерные еврейские интонации. Эльза Хаимовна говорит очень связно, логично. Она помнит даты, года, имена, названия мест. Понимает безличные стандартизированные вопросы анкеты лучше, чем ее старшая дочь, а иногда и лучше самого интервьюера. «Сколько человек живет вместе с вами вот в этой квартире?» — спрашивает интервьюер. «Вот две доченьки и я» — отвечает Эльза Хаимовна. «И внук, мой сын» — добавляет дочь. «Значит четыре человека» — заключает интервьюер. «Он отдельно живет с женой, Люба. Он приходит, но живет он отдельно, у жены» — уточняет бабушка. Но интервьюер ее уже не слышит и спешит задать следующий вопрос. Присутствие дочери во время беседы наложило отпечаток на все интервью. Дочь постоянно вмешивалась, пыталась отвечать за Эльзу Хаимовну, постоянно поправляла ее, уточняла ответы. В общем, по большей части только мешала и запутывала бабушку и интервьюера.
Мне показалось, в этом интервью хорошо проявилось то, как мы отказываем старикам в возможности иметь собственное мнение, принимать самостоятельные решения. Мы стремимся решить все за них, не прислушиваясь к их уже тихому голосу. Эльза Хаимовна начинает рассказ о том, как она упала и оказалась в инвалидном кресле. Но ее почти сразу перебивает дочь, что-то поясняя и вступая в диалог с интервьюером. И вот рассказ бабушки уже никому не интересен и не важен, и Эльза Хаимовна замолкает.
Конечно, бывают разные бабушки, кто-то уже плохо помнит события своей длинной жизни, путает их порядок, забывает даты, и тогда на помощь могут прийти родственники, прояснив и уточнив некоторые моменты. Но это не случай Эльзы Хаимовны. Она все прекрасно помнит и в состоянии сама все рассказать, но интервьюер делает выбор в пользу дочери.
***
Я родилась в городе Царицыне, потом был город Сталинград, потом Волгоград. Мама поехала к своей старшей сестре и там ее приспичило. Но мы там прожили 2 или 3 месяца и приехали в Астрахань. Я всю жизнь живу в Астрахани.
Мне через месяц будет 94 года, я с 22 года. У меня образование: два курса педагогического. Я в 41-ом году закончила первый курс Литфака. А в 42-ом году Институт стал отсюда выезжать. Я пришла к маме и говорю: «Ты меня отпустишь?» — она: «Нет. Тебе надо на дорогу, тебе надо квартиру там найти. Тебе надо там жить». И я бросила. Потом я закончила курсы машинописи в 49-ом году и всю жизнь работала машинисткой: 20 лет в Рыболовпотребсоюзе и 10 лет на студии телевидения. Было очень интересно. Я печатала микрофонные материалы. Я все знала. Я вначале работала старшей машинисткой машинописного бюро, а потом 5 лет телетайписткой. Сейчас на студии телевидения стелу поставили, все старейшие работники, меня тоже не забыли. Там моя фотография висит.
В войну было очень тяжело. Мама была одна. Не было дров, не было угля, отапливались керосинкой, ставили печной утюг на керосинку и вот так отапливались. У нас дома старые были, деревянные, и мы дежурили на крышах. Каждый день налёт был трассирующими пулями, и чтобы крыша не загорелась, мы с соседями по 2 человека всю ночь дежурили на крыше. Там на крыше бочки стояли, и мы пули эти собирали и в бочки с водой кидали.
Я вдова участника войны. Я прожила с мужем 56 с половиной лет, и 17 лет назад он умер от рака легкого. Он очень долго болел. Я одна осталась. У меня было две дочки и два сына. Сыновья оба умерли, один маленький четырех лет, другой — 35-ти лет. Потому у меня умер родной мой брат. Он был военный, жил в Риге, облучился, рак крови. Умер 37-ми лет. Папа у меня умер в 39-ом году. А мама умерла 24 года назад. Потом у меня здесь было очень много теток. У папы моей мамы было 6 детей. У меня было много дядьёв, тёток, двоюродных братьев. Теперь никого нету, вот только наша семья.
Жизнь моя удалась. Я детей воспитала, внуков воспитала. Детей вырастила хорошими, внуков вырастила хорошими. Они ко мне все очень хорошо относятся, особенно дочки мои. Они меня и моют, и купают, и лечат.
Сейчас у меня, ой, плохое здоровье. У меня инвалидность первой группы. У меня очень много всяких болячек, вот грыжа какая. Я уже 10 лет не выхожу из дома. Как упала, так и не выхожу. Сижу на кресле, говорю, пойду и упала. Перелом шейки бедра.
Сейчас тяжело, конечно, живется. Младшая дочка получает минимальную пенсию, 6 т.р. Люба получает 9 т.р., а я 12 т.р. А я лекарств на 3-4 тысячи каждый месяц покупаю. И положение наше, конечно, не улучшится, помогать-то некому. В Москве внук которые живет, нет-нет, да и пришлет денежки. Но мы тоже не можем с него требовать, он там купил квартиру, ипотеку платит.
Я еврейка, чистокровная. У меня и мама, и папа евреи. Мама с нами в синагогу ходила, она была большааая. Мужчины внизу сидели, женщины наверху. А сейчас маленькая синагога. Мы пасху всегда справляли. И до сих пор стараемся придерживаться, мацу всегда покупаем в синагоге. Когда я ходила, я готовила еврейские блюда. Они очень любили рыбу фаршированную, форшмак. Чтобы приготовить форшмак, надо купить селедку, разрезать ее пополам, снять шкурку, вытащить все косточки и немного замочить, потом пропустить через мясорубку два раза, потом туда яблоко, лук, туда яйцо и картошечку. Всё через мясорубку, всё помешать, чуть-чуть уксуса, масла постного, на тарелочку и кушайте.
