Родился в Перми в 1937 г. В 1948 г. поступил в Пермское хореографическое училище, в 1951 г. был отчислен из училища «за лень». В 1951-1952 гг. работал на заводе. В 1952 г. восстановился в училище и закончил его в 1958 г. В 1958-1960 гг. работал в Челябинском театре оперы и балета, затем недолгое время работал в Челябинске-40 в качестве солиста балета. Девять лет проработал в Магадане в качестве солиста, здесь же начал свою творческую деятельность как балетмейстер-постановщик. Гастролируя в качестве педагога с национальным ансамблем «Эргерон», упал и получил разрыв акромиального ключичного соединения правой руки. После операции не мог работать 8 месяцев. Однако, несмотря на плохие прогнозы врачей, восстановил руку, подрабатывая в бутафорском цеху. После Магадана около года жил в Хабаровске, где просто танцевал. В 1976-1986 гг. переехал в Темиртау, затем вместе с театром — в Караганду, работал в Карагандинском театре музыкальной комедии. Помимо основных обязанностей был заведующим столярно-поделочным цехом. В 1986-1996 гг. работал в театре в Кривом Роге в качестве балетмейстера, а также заведующим бутафорским цехом. Там же вышел на пенсию. В 1996 г. переехал в Саратов, на родину жены. Первые два года не мог найти работу в Саратове. В 1999 г. вместе с женой организовал хореографическую студию «Фуэте», где они работают по сей день.
Фрагменты из интервью от 5 мая 2017 г.
Детский дом
Родился я в городе Перми, время то военное было. В 37-ом году я родился. Вот мне 22 марта исполнилось 80 лет. Ну, там семейные проблемы, там приемная мама, которая воспитывала нас двоих сыновей. Ну, сложно было тогда, очень сложно было. Проблемно. И с питанием проблемно, и с воспитанием проблемно, тяжело ей было. Она работала при предприятии оборонки, целыми сутками и дома не была. Мы были сами себе предоставлены и вытворяли, что хотели. Ну, в таких условиях она не могла, конечно, одна удержать нас. И нас отправили в детский дом.
Училище
В детский дом мы попали в 46-ом году. А в 48-ом был набор в Пермское хореографическое училище. Но что это такое, я представления не имел. Но очень хотелось, конечно, уйти из детского дома, тем более на гособеспечение меня взяли. И вот с 48 по 58-й год я учился в Пермском хореографическом училище. В то время это училище было на базе Ленинградского. Ленинградское училище было перевезено в Пермь, и вот на этой базе было Пермское училище. Вот. В 58-ом году я его закончил. В 58-м я закончил училище, и по распределению я попал в Челябинский театр оперы и балета. Там я проработал два года. Однажды приехали из Челябинска-40 из оперетты в большой Челябинск и меня там усмотрели. Состоялся разговор, очень такой серьезный и я переехал в Челябинск-40 уже в качестве солиста балета.
«Я был ужасно ленивый»
Подготовки [перед Пермским училищем] не было. Но, дело в том, что ведь у меня идеальный музыкальный слух был в то время. Были какие-то сценические данные, оказывается, о чем я и не подозревал. А в детдоме я был самым активным участником всей самодеятельности, которая только была. Я играл в оркестре, я играл на фортепиано, я и танцевал, как мог. Поэтому, наверное, меня туда и взяли. Сложно было очень. Я был ужасно ленивый. К хореографии я относился: «Что такое хореография?» Выговорить-то не мог. У меня там тоже были проблемы. Я не знаю, рассказывать о них или нет. Дело в том, что меня через три года отчислили из училища. За лень. В детском доме меня уже списали, потому что я по возрасту, а из училища меня отчислили, потому что я был… не соответствовал. Не по данным физическим, нет, тут как раз все было нормально. Ну, вот так вот получилось. И я целый год проработал на заводе. Дай Бог памяти, это был, может быть, четырнадцать-шестнадцать [лет]. Вот. Но там я успешно работал. Там я поступил в вечерний техникум, через два месяца я из учеников перешел в помощники мастера. Там я очень. Но работать я там не мог, потому что и бытовые условия были жуткие, совершенно. Это был район авиастроительного завода, это были общежития на сорок мест комната. Я мечтал, я когда стоял за станком, а работал я ночью, представляете? Мальчишка. Я выкуривал по пачке сигарет за ночь. Я приходил в эту общагу, меня вот так выворачивало. Ну, представьте себе, комната на сорок человек. Одна комната, другая в бараке, а рядом женское общежитие. И вот после ночной смены приходишь, ложишься рано утром…
Я пришел [обратно в училище] в том виде, в котором я там был, грязный, заношенный, и меня взяли обратно в училище. Но я год потерял. Я год потерял. Я мог выпуститься на год раньше, но из-за того, что я год на заводе проработал, я год потерял и выпустился позже. В 21 год я уже вышел на сцену.
Челябинск-40 – Магадан – Хабаровск – Темиртау – Кривой Рог — Саратов
Там [в Челябинске-40] я проработал недолго. Были у меня проблемы со здоровьем, потому что жена главного балетмейстера была ведущей солисткой балета, но она 62 килограмма при моем весе в 68 килограмм. Я некоторое время пролежал в больнице, потому что у меня было смещение позвонков. Меня там подлечили, и мне пришлось уехать, практически, только потому, что. Ну и, конечно, я поехал в Магадан за большими деньгами. В то время там год за полтора шел. Раньше был год за два, а потом еще, когда я попал уже туда, там год за полтора был. Ну и, потом, заработная плата побольше, получше. И положение. Положение ведущего солиста балета. И в Магадане я проработал девять лет. Там тоже были свои перипетии, потому что в отпуск я успел поступить в спутник ГИТИСа, но за мной приехал новый директор из Магадана и увез обратно. Работать. Из Магадана я потом уже через девять лет перебрался в Хабаровск, потому что уже в Магадане принято считать, что после десяти лет работы там, в этих условиях северных, в общем-то, со здоровьем могут быть проблемы. И уезжать на материк потом будет очень сложно. Поэтому я вовремя оттуда уехал в Хабаровск. В Хабаровске я проработал также недолго. Но там мне повезло в каком смысле: я познакомился со своей нынешней женой. И нас пригласили (не только нас, там было восемь человек — ведущая группа артистов и солистов балета) переехали во вновь создаваемый театр в Темиртау, Казахстан. Там организовалась новая оперетта, совершенно новое здание, новые кадры. Нас туда переманил главный балетмейстер и главный режиссер, Григорьев. И мы туда переехали. В Казахстане мы проработали десять лет. После Казахстана меня пригласили на постановку в Кривой Рог в качестве балетмейстера. Поездка оказалась удачной, я пришелся ко двору. Меня приняли туда на работу в качестве главного балетмейстера, ну и за день я перевез вместе с собой еще пятерых артистов балета, потому что мне надо было поднимать там тоже, балетную труппу. Ее надо было создавать тоже практически заново, что мы и сделали. И на Украине мы так проработали десять лет. На пенсию я ушел в Кривом Роге. Ушел, как все артисты балета, на 39-ом году. А после Украины, когда там начались уже проблемы с русскоязычным населением, при том, что мы там были, конечно, на очень хорошем положении. Я – главный балетмейстер, жена – ведущая солистка балета. Нам пришлось уехать, потому что (в Саратов мы уже оттуда переехали) потому что мама была не очень здорова и потому что обстановка там становилась, мягко говоря, сложная. При том, что там русский театр драмы и музыкальной комедии. И вот, здесь уже двадцать лет, в Саратове.
Несчастный случай
В Магадане у меня была ужасная история. Был такой. Национальный ансамбль «Эргерон» ездил, ну, по всей России нынешней, с гастролями. Меня взяли педагогом, я с ними поехал на гастроли большие и со мной произошел несчастный случай. Я получил разрыв акромиального ключичного соединения правой руки. Мы были в поселке каком-то, сейчас уже не помню, под Улан-Удэ, мы ездили там мимо Байкала, всю вот эту вот часть. Чукчи все показывали свое искусство национальное, ну молодцы. И вот как-то утром, рано утром нас подняли, у нас должен был быть переезд. Ночью прошел ливневый дождь. А там такой деревянный настил, извиняюсь, к общедоступному месту и я… подвернулась нога, соскользнула с этого настила, и я упал на руку. Ну, так особо не придал значения. А потом когда пришел к врачу, мне говорят, нет, вам надо ехать в Иркутск, в Иркутске Вам надо делать операцию. Но я в Иркутске не стал делать операцию, я вернулся в Магадан и там делал.
Когда я вернулся после операции в Магадан, то работать в театре я не мог где-то, период реабилитации был где-то восемь месяцев. Мне сделали операцию не очень удачно. При том всем, что все врачи всегда там дружно жили со всеми врачами. Но это вот такой круг интеллигенции определенный, телевидение, врачи, артисты, они все были всегда вместе как-то. Мы встречали вместе праздники, мы встречали вместе семейные какие-то события. Они мне сделали операцию не очень удачно. То есть эту кость прицепили к этой кости и внесли инфекцию. И вот этот период реабилитации длился девять месяцев, почти как роды. И врачи поставили на моей профессии крест. То есть они прямо сказали о том, что артистом балета я работать уже не смогу. Но они плохо знали мой характер. Хотя бы потому что вот жена мне говорит: «Ты овен, у тебя вот такое свойство характера не бодливое, а упрямое. И я посчитал, что там где-то… Я мог работать в театре, я подрабатывал там вот как раз в бутафорском цеху. Там же проблемы особо нету – крути, верти, создавай, лепи, выклеивай. То есть вот такая работа мелочная. Но я там уже работал. И когда я пригласил своего лечащего врача на премьеру, в которой я выходил на сцену, ни были все, конечно, в шоке. И он написал на моем случае, защищал диссертацию. Сам факт восстановления в профессии после такой травмы. Но это было. И вот как то я, конечно, это было сквозь муки, это было сквозь… Ну, мужчины не плачут, но я плакал. Я сидел, пилил вот такую вот доску правой рукой. Строил там себе лестницу в подпол для того, чтобы восстановить руку. И я ее восстановил. За счет реабилитации другой мышечной ткани я полностью восстановил руки. И когда я вышел на сцену и стал поднимать свою партнершу в воздух, врач просто, он прибежал ко мне в гримерную комнату, принес две бутылки коньяка, огромный вот такой торт и говорит: «Ну все, Володя, такого я еще не видел нигде и, наверное, никогда не увижу». Ну не знаю, может быть там, конечно, в медицинской практике есть такие случаи, но со мной вот такое приключилось. И все равно я вышел на сцену. И все равно я стал работать. И после этого я в Хабаровске работал и во всех других театрах. Я работал как солист балета и как балетмейстер.
Творческое волнение
Оно и до сих пор страшно [на сцену выходить]. Конечно. Я не знаю человека, который бы не волновался. По-хорошему. По-хорошему страшно. Я умею себя брать в руки, я, можно сказать, человек волевой достаточно, но все равно где-то там внутри прячется беспокойство: а все ли получится так, как ты хочешь сделать? Так как ты научился, так, как ты в классе делаешь – хотелось все сделать именно, да, может, даже и лучше. Потому что сцена же она требует определенного внимания, совершенно концентрация другая внутренняя, нежели в классе, на репетиции. На репетиции ты работаешь, повторяешь до десяти раз до тех пор, пока не получится. Но на сцену ты выходишь только один раз и что ты ошибся, исправить уже ничего не возможно. Ошибки это уже на твоей совести. Или не то исполнение, которое ты хотел. Конечно, да я не знаю вообще человека, который бы не волновался. Но это чисто творческое волнение, хорошее. Стоишь за кулисами, сделал первый шаг – все, ты уже на месте. Ты уже артист, ты уже занят делом. Там уже некогда ни думать, ни соображать, там уже надо делать то, к чему ты вышел на сцену.
О системе запоминания
Как таковой, практически, записи хореографии никто еще до сих пор толковой не придумал. Я как балетмейстер-постановщик пытался создать свою систему и до сих пор ей пользуюсь. Насколько она интересна другим и насколько она практически может пригодиться кому-то, я не знаю. Мне она помогает. А вообще я всегда запоминал все танцевальные комбинации только за счет физической памяти. Есть такое качество артиста балета – физическая память. То есть руки-ноги должны запоминать сами. Ведь обычно как говорят: сначала через голову, потом туда. А бывает и наоборот, когда ты что-то еще даже не успеваешь сообразить, а настолько отработано это все, настолько это все сделано, что уже тело само продолжает работать помимо тебя. У нас была даже шутка такая. Начинаешь танцевать (ну это мы в классе позволяли себе такую вольность): почем картошка на базаре, сколько сегодня петрушка стоит? Вот такие шутки были у нас. Это чисто театральная шутка, но она, в общем, довольно справедлива, потому что артист балета, на мой взгляд, должен уметь сохранить ориентацию не только на площадке, не только в действии с партнером, но и внутри себя вот мобилизовать себя настолько, чтобы в любой ситуации находить какие-то выходы из положения.
Байки со сцены
А на сцене было все. Бывало все. У-у-у, сколько было всяких случаев интересных. В Хабаровске идет «Севастопольский вальс» в преддверии Дня победы. «Севастопольский вальс» — это коронка Хабаровского театра оперетты. И у нас там сцена пробежка, бегут воины с автоматами, с гранатами, с винтовками. Пробежка, пробежка, пробежка – вот по такому станку. А со станка спуск – лестница. А вот здесь вот, в этом месте какой-то машинист сцены убрал спуск в эту сторону. Он только здесь. А мы на репетиции и здесь спускались, и здесь спускались. То есть бежали по привычке, бежали, бежали, бежали. И вот случай у нас такой был: я бегу, бегу, бегу, собираюсь спуститься – а там ничего нет. И я так – а-о-о, красиво падаю под музыку, красиво с возгласом падаю. Прихожу, говорю: «Так, и где этот машинист сцены, который эту лестницу убрал?». То есть, там случаи были совершенно необыкновенные.
И в оркестровую яму, у меня была солистка балета, Галя Деревягина, удивительно характерная танцовщица, удивительно просто, талантливая необыкновенно. Темперамента выше крыши. Когда она танцевала на сцене, все остальные должны были расступиться. Ну, это я в шутку говорю, конечно. Потому что, ну очень интересная, конечно, партнерша, очень интересная. И мы с ней танцевали танго апаш в каком-то спектакле, посвященном Французской революции. Был у нас такой спектакль. Мы танцевали там танго апаш, очень красивый номер, очень интересный. Ну, я там занимаюсь смертоубийством, потому что она мне изменяет с другим и так далее, и так далее. Вот такая опереточная, чисто опереточная картинка. Я поворачиваю голову, смотрю: моей партнерши нет. А в оркестровой яме какое-то смятение. Среди артистов оркестра. Это она туда умудрилась кувыркнуться, попасть на большой там-там, барабан такой, есть там-там, большой барабан в оркестре. Она попала на него, к великому изумлению ударника, который никак не знал, что ему придется с ней танцевать. Но это надо было видеть, как я ее оттуда вынимал. Вынимал, согласно сценическим правилам. Я не мог подхватить ее как кулек и вытащить. Я красиво ее оттуда вынимал, она карабкалась. Но все-таки я ее прикончил на сцене потом. Как полагается, да, как полагается.
Ой, то есть случаев была масса всяких, масса. Интереснейшие случаи совершенно были, анекдотичные. Идет сцена из спектакля, моя жена танцует мальчишек. Она небольшого роста такая, темпераментная. Но она солистка балета, в общем-то, но как ведущая артистка характерного танца необыкновенной красоты. Руки необыкновенного ощущения внутреннего. То есть в ней артистизм это вот, начиная с макушки и кончая носочками. Артистка от Бога. И вот они там танцуют, и идет следом за ними еще номер. Мой партнер хороший, товарищ, танцует. Они со своей партнершей. Он ее поднимает наверх, потом поворачивается и мягко-мягко опускается на сцену. То есть оступился, что-то там попало под ногу, но он же ее, он ее мягко положил на себя. Потом они оттуда выгребались под музыку и продолжали танец. То есть никто в зале, никто кроме нас и подумать не мог, что это был вынужденный случай, вынужденная посадка на сцену, а все решили, что так и должно быть. То есть это случаев сценических очень много.
Это в Челябинске-40 идет спектакль, у меня температура 38,9. А танцевать надо было. У нас был новогодний вечер, и там была сцена из Вальпургиевой ночи. Я главного Вакха танцевал. Ну, и там такие были акробатические трюки, акробатические всякие были вещи на сцене. Постановщик у нас был такой интересный. И я с огромной температурой пришел на сцену, потому что у меня другого выхода не было просто. Я оттанцевал, и меня потом увезли на скорой помощи после спектакля. То есть, когда я выходил на сцену, я не особенно так чувствовал себя больным. А когда я закончил, я отрубился и пришлось вызывать скорую помощь и меня увозить оттуда. Вот такое даже тоже бывало.
«Фуэте»
В 1999-м году мы здесь организовали хореографическую студию «Фуэте» с определенным классическим уклоном, потому что наша природа, и моей жены и моя, она как-то больше тяготеет к классике, как к таковой. Потому что народные коллективы они есть везде, а классика хотя и не в почете, она, на мой взгляд, очень нужна. Потому что хочется сохранить вот те вот истоки хореографии, которые были нами заложены от Павловой и так далее, и так далее, можно перечислять вообще массу всего. Но даже тот же Григорович и тот же Моисеев не могли обойтись без классической хореографии, это основа основ. Мы так считали, мы так считаем до сих пор. Вот, и в таком вот направлении мы и работаем здесь уже восемнадцать лет. Успели мы здесь натворить достаточно вполне. У нас огромный концертный репертуар, у нас огромное количество учеников перебывало в нашей студии. Ну, я не хочу, конечно, говорить о том, что это лучшая студия, конечно нет. Но, судя по благодарностям, дипломам и всего остального, которого у нас насобиралось уже целый чемодан, мы это время провели творчески очень неплохо, очень неплохо…
«Культура в загоне»
До предела обидно понимать, что, в общем-то, культура сегодня, особенно самодеятельная культура, она в таком загоне. Если профессиональные театры как-то сегодня еще выживают, хотя и они. Вот мы были на первое мая на демонстрации. Вот я встречался, с ними же не всегда имеешь возможность встречаться, со своими друзьями, знакомыми, из театров там, из этого театра, из этого театра, и потом нас многие знают просто в городе. И мы все приходим только к одному: культура в загоне, в загоне. И не только в Саратове, а в Саратове тем более. Они громко говорят, они много обещают, а практически, при нашей зарплате в 12 тысяч, но это же смешно. Такой труд, необыкновенно сложный труд – самодеятельный коллектив.
Художественный руководитель должен заниматься художественным руководством работы всех коллективов. Методическая группа, зам.директора по методической группе должен заниматься только этим. А не бумажками заниматься. Не сборами денежных средств бюджетных коллективов. У нас же половина теперь переведено на бюджетную основу. 1200 рублей ведь заплатить тоже не каждому под силу. А если два ребенка? Если два ребенка учатся в бюджетной группе, значит нужно вытащить из кармана 2400 рублей. Это что, отношение? А когда был Дворец профсоюза? Завод выделял определенные денежные средства. Они купались здесь, они шили себе прекрасные костюмы. А я сегодня не могу поставить танцевальный номер, потому что мне не во что его одеть. У меня нет для этого средств, понимаете? Вот это все цепляется одно за другое, потому что творческие люди попадают вот в такие, какие-то клещи. Это шестеренка, которую трудно преодолеть, трудно преодолеть, понимаете? Я могу, я хочу, и в то же время у меня нет возможности, все. Это очень сложно, это… И не знаю, когда это все закончится, когда это все кончится. Все эти разговоры, крупные обещания. Да, есть указы президента, да, есть указы Министерства культуры, нашего министерства культуры, и Российского министерства культуры, все это есть. Но наполовину это не работает. Под предлогом отсутствия денежных средств. Не хватает денег в регионе на более острые, на более необходимые нужды. А культура подождет, как всегда.