В 1940 г. родилась в Москве, по документам – в Ташкенте. Начинала танцевать в Ташкенте. В 1950 г. поступила в Ташкентское хореографическое училище. В 1952 г. в 3 классе перевелась в Ленинградское хореографическое училище. Через полгода была отчислена из Ленинградского хореографического училища «за профнепригодность». Вернулась в Ташкент. В 1959 гг. закончила хореографическое училище в Ташкенте. Еще в 1957 г. начала практиковаться в Государственном театре оперы и балета имени Алишера Навои. В 1959-1961 гг. работала в Музыкально-драматическом театре Карельской АССР, Петрозаводск. В 1960-1970 гг. работала в Новосибирском театре оперы и балета. В 1970-1982 гг. работала в Саратовском академическом театре оперы и балета в качестве солиста балета и в качестве ассистента и преподавателя Саратовском хореографическом училище. В 1980-1985 гг. училась заочно в ГИТИСе на балетмейстерском факультете, училась у Германа Николаевича Прибылова. В 1981 г. оформила пенсию, оставшись в Саратовском театре ассистентом балетмейстера А.А. Дементьева, и ушла на основную работу в училище. В 1995 г. уехала в Краснодар на постановку в качестве ассистента саратовского балетмейстера А.А. Дементьева и осталась там. В 1996-2012 гг. работала в Краснодарском театре балета сначала в качестве ассистента балетмейстера А.А. Дементьева, затем как детский педагог-репетитор в Краснодарском хореографическом училище и ассистент по работе с детьми у Ю.Н. Григоровича, а также в качестве доцента Краснодарского государственного института культуры. В 2012-2015 гг. жила у дочери в Москве. В 2015 г. вернулась в Саратов.
Фрагменты из интервью от 28 апреля 2017 г.
Ташкент-Питер-Ташкент
Родилась я давно, в 1940 году, родилась в Москве. Но по документам числюсь в Ташкенте, потому что во время эвакуации, когда мы выезжали из Москвы, мы во время войны в 1941 году, что-то там случилось. Мама, уже когда мой брат родился в 1941 в декабре, мама, по сути, сделала документы так, что я родилась в Ташкенте. И училась я в Ташкенте.
Мы в Ташкенте прожили, мама всю жизнь мечтала уехать из Ташкента. Была у нас попытка в 1952 году уехать в Питер и я даже переехала, поступила в Ленинградское училище, полгода там проучилась, потом меня отчислили как профнепригодную. У нас такое было, потому что в тот самый год, когда началась пертурбация, после того, как Ваганова умерла, Бесчеслова только приступила к руководству. Новая метла по-новому метет, началась чистка, она прошлась по всем группам, по всем классам, я попала в число кандидатов на отчисление. А это был уже 3 класс по специальности, и меня отчислили с формулировкой – профнепригодна, по классике 2 и до свидания. У меня мама была в шоке, со мной начались проблемы. Я решила, раз нет, значит, нет, пошла кидаться в Неву. Но она замерзшая была, к счастью, скажем так, и мама позвонила в Ташкент художественному руководителю Зинаиде Николаевне Афанасьевой, говорит такая ситуация. Она говорит, – приезжайте назад, закончите здесь, как начинали, так и закончите. В общем, мама меня отправила в Москву, меня проводила, со мной поехала, а из Москвы отправила одну в поезде. Поезд шел 3,5 суток, я ехала одна. Наказала там всем проводникам и всем соседям, чтоб была под присмотром. Мне было 12 лет. А через какое-то время у меня мама умерла.
Ташкент-Петрозаводск
В Ташкенте у нас была комиссия по распределению, естественно, нас всех направили в театр Алишера Новаи, тем более, что мы уже работали в Ташкенте в театре. Приезжал балетмейстер из Петрозаводска Смирнов, он там делал балет «Маскарад» на музыку Лапутина, мы там были заняты от и до. И он в это время был балетмейстером в Петрозаводске и набирал, очевидно, себе труппу, с нами со всеми, кто его заинтересовал, переговорил тихонечко, конечно, не афишируя ничего. Потому что, извините меня, раньше после окончания среднего специального учреждения обязаны были отработать, особенно по направлению.
Но я и говорю, так сложилось, что мы со Смирновым переговорили, и у нас выпуск был 7 человек, можете себе представить, из них 3-4 уехали в Петрозаводск, и одна уехала в Новосибирск сразу. Для выпуска в 7 человек такое количество неработающих по направлению, это же ужас.
В Петрозаводск за нами поехала «телега» – в срочном порядке вызволить, высвободить, отправить, просто-напросто. Как всегда у нас пока письмо одно, пока другое, пока решали, пока что, в Петрозаводске мои две подружки уже познакомились с ребятами, и уже дело близилось к свадьбе, и я помню, как мы приходили к директору. Звездин тогда был там директор такой, и он вызывал нас и спрашивал о чем, что мы будем делать и как, и он говорит – ладно, две замуж, а что с тобой делать? И сам предложил фиктивный брак, по-другому, наверно, не получится. Поедешь назад в Ташкент? – Не поеду ни за что, никогда. Потому что мы тогда хорошо поняли, как там идет работа и мы поняли, что нам это неинтересно, поработали со Смирновым, который был интересен как балетмейстер, как мастер. В этом плане я говорю, что педагог, который нас выпускал, Зинаида Афанасьева, которая воспитывала нас и понимала и разбиралась, очевидно, мы были подготовлены и знали, что такое хорошо и что такое плохо. Для меня, например, понятно было, что я здесь работать не хочу.
Петрозаводск-Новосибирск
Год с небольшим я в Петрозаводске была и потом все-таки решилась поехать в Новосибирск. И это меня как раз спасло, по сути, потому что попала в очень хорошую труппу, очень хороший коллектив и Новосибирский театр тогда был на подъеме. Это конец 1961 года, я там проработала с 61 по 70 год, 10 лет — лучшие годы Новосибирского театра, лучшие годы моей жизни, это как сейчас говорят. Я сама не очень понимала, что мне так повезло, потому что тогда я приехала, там были очень хорошие педагоги Васильева, Александрова, это жена Павлова, он был балетмейстером и художественным руководителем труппы, репертуар там был достаточно серьезный. Самое интересное, что я приехала в ноябре, а в январе мы уже поехали в Египет на гастроли и я попала в эти списки, хотя поехали не все. Я тогда ещё и не собиралась и не думала, что я поеду, потому что я понимала, что я только приехала. Но я, очевидно, со своей школой, со своей подготовкой, была очень мобильна в том плане, что я быстро схватывала материал.
Прощание с Новосибирском
Лютая [директор Саратовского театра оперы и балета] начала мужа бомбить и приглашать [работать в Саратовский театр]. Все дело в том, что его пригласил сюда для совместной работы Петров Юрий Соломонович, такой был режиссер, и эта работа — «Русскую женщину» они делали — спектакль очень прозвучал, имел и прессу и резонанс и вывозили в Москву этот спектакль, конечно. Его пригласили на оформление «Русской женщины», и он приехал. Я была в это время в Новосибирске, работала там, он уехал, и не было разговора о том, что его сюда зовут. Но тут, когда «Русская женщина» состоялась здесь, премьера была, я была еще там, чувствую, что Крюков начинает разговоры вести то-то и то-то. А мне тогда там совсем не хотелось уезжать.
Я помню, как я рыдала на последнем спектакле «Легенда о любви», шел спектакль, кстати, Зимина тоже уезжала в то время из Новосибирска… И я помню, мы с ней в антракте просто обливались слезами обе, так нам было жалко расставаться с этим репертуаром. Она-то понимала, что она едет уже не танцевать, она едет на что-то другое, она ехала, тогда был разговор о том, что она будет педагогом-репетитором у Якобсона в Питере. А сейчас она работает в Малом театре педагогом, я с ней частенько перезваниваюсь…
Топчан из «Демона» и мимоза
Крюков [муж] жил сначала в гостинице, а когда я приехала — уже сюда [в квартиру в Саратове], и у него стоял топчан из оперы «Демон», как сейчас помню, потому что мебели тоже не было. Но контейнер я из Новосибирска отсылала оттуда, тоже хорошо устроился мужик, жена с контейнерами, я как вспомню, так вздрогну. Последнюю ночь в Новосибирске я ночевала у друзей в «Спутнике», вокалистка колоратурное сопрано и муж ее Иванов, у них ночевала. Честно пошла, отдала ключи в дирекцию, отнесла ключи от этой квартиры, которая в Новосибирске была. В Ташкенте также квартиру отдали государству, нормальные люди, ничего им не надо! Там квартира, здесь квартира — все отдали! А сюда приехала, этот топчан из «Демона», спал Крюков на нем. Еще диван был из мебели театральной, столик был тоже непонятно, там кувшин, как сейчас помню, мимоза стояла к приезду нашему. Да, в этом смысле Лютая [директор театра] знала, чем заманить.
Ростропович-свидетель
У него [у Ростроповича] здесь [в Саратове] были гастроли с Галей вместе, она должна была петь, он дирижировал. А в это время директором [Саратовского театра оперы и балета] была Лютая, у Лютой у самой был брак не зарегистрирован, она жила в то время со своим хирургом из 3 советской [больницы]. И дирижер у нас был Горелик Владимир Михайлович, который потом работал в театре Станиславского и был главным дирижером в театре, а у него здесь была девочка Наташа -скрипачка, с которой он тоже жил, брак не был зарегистрирован.
И короче говоря, когда Лютая решила, что ей пора регистрировать этот брак, она пошла, ее записали на какое-то число, к этому времени уже Ростропович сюда приехал с Галей, к этому времени Володя Горелик тоже и, естественно, Лютая все это знала и очередные посиделки в кабинете у Лютой. Меня там не было, я это знаю по рассказам, потому что пришел туда и Ростропович, и Горелик сидел, очевидно, что-то обсуждали по спектаклю. И короче говоря, Лютая сказала, а у нее регистрация тогда-то и тут Мстислав Леопольдович, дядя Слава, как я его называла, выступает, – а что, а давайте я у вас буду свидетелем, она говорит – да ради бога, а он говорит, а у вас якобы еще есть несколько человек, которые не оформили свои отношения, как положено, кто такие? Она говорит кто – главный художник театра Крюков, главный дирижер театра Горелик, а он говорит, дядя Слава, – и что вы смотрите? Вы как директор. Короче говоря, всех построил. Хорошо, у Тамары было заявление подано, а всем остальным что делать? Короче, это решается сегодня, например, он говорит, а регистрация, наверно, послезавтра или дня через два. Через 2 дня мне звонит Крюков и говорит – быстренько пойди купи цветы на 3 пары, – что значит на 3 пары? Мы идем регистрировать брак, я обалдела, вот так. Короче говоря, на мне лежала обязанность купить всем, а тогда пионы распускались и я помню, что я шла с этой охапкой пионов.
Это июнь был, начало июня. Пришла в ЗАГС, а я ходила на репетицию в юбочке синенькой и беленькой кофточке, пионерка комсомолка. Если Тамара Николаевна была при параде, Наташка тоже, а я была с репетиции, пошла, купила цветы и пришла, вот такая была регистрация у нас. Ростропович в этом смысле человек безумно обаятельный…
«Григ»
В 1995 г. у меня здесь [в Саратове] умер муж, и я поняла, что я здесь не смогу ни дня находиться. А тут балетмейстер Дементьев был здесь, его позвали, тот же Гатов в Краснодар поставить «Тысячу и одну ночь». А я в это время здесь работала, закончив свою театральную деятельность и свою карьеру балетную, уже работала в театре педагогом-репетитором и в училище. И поэтому Дементьев мне говорит, – Поедешь со мной ассистентом в Краснодар «Тысячу и одну ночь» делать? Я говорю, поеду! Поехали.
[В Краснодаре] конечно, другой мир, там, кстати сказать, и люди другие. Там что чувствуется, что там юг, ленивые очень, неторопливые очень. Я сначала никак не могла понять, думала, что такое. Это удивительное дело, но так получается. И по всему все-таки Саратов более культурный центр, все-таки, то что здесь консерватория, то что здесь оперный театр, здесь какие-то традиции заложены были, и это ощущается. Краснодар это большая деревня, при всем моем уважении к Краснодару, при всей моей любви к тому, что я там делала. Это точно большая деревня.
Но с приходом Грига [Юрий Николаевич Григорович] театр начал. Вообще удивительное качество, Григ, когда приезжает в труппу, ощущается некий я бы сказала не нервозность, но во всяком случае некая готовность, тонус. Он уезжает, начинается расслабуха, потом Григ опять приезжает, опять начинается, заворачивает гаечки.
Григ нуждался в это время в какой-то базе стационарной, чтобы у него был театр, который бы шел за ним, который бы разделял его взгляды, разделял его вкусы, разделял его точку зрения, короче, чтобы у него была труппа. Труппа мало подходила к этому, на самом деле, по большому счету, мало, потому что профессионалов там было раз — два и обчелся. Потому что культуры как таковой столичного воспитания, зрительской культуры не было, этого всего как не было, так и не было. Там приезжали театры на гастроли, с Новосибирском ездили сколько раз. Я дважды была с Новосибирским театром и дважды была с саратовским театром в Краснодаре до того, как я приехала туда работать. Поэтому это мы знали с того момента, как мы приезжали. Да, театр посещался, на спектакли приходили, что на Новосибирский театр, что на Краснодарский балет всегда приходили люди. Но как таковой… это я узнала, когда там начала работать, потому что невоспитанная была публика в этом плане, а что у них была стационарная оперетта, говорят, вроде неплохая, я к своему стыду мало знала, это уже потом, когда начали оперные спектакли ставить, я уже пошла и на «Сельскую честь» и на «Онегина». Интересно мне было, а так нет.
И когда Григ начал там работать, понятное дело, что началась живая жизнь, начали приезжать актеры из новосибирского училища, из Улан-Удэ, из Москвы несколько человек было. Понятное дело, что из Москвы, из Питера приезжали те, кто не могли устроиться тогда, я имею в виду в кордебалет, не в балет как таковой на ведущие партии, а с ведущими партиями были свои балерины, которые при Григоровиче выросли. Каткасова там и Зотова, но в меньшей степени. А там пошла молодёжь, из училища стали выпускаться дети, учащиеся, попадались приличные очень дети, заканчивали. Из Новосибирского очень много приезжали училища, та же Лябина, та же Зотова, еще Баранников, он из Свердловска приехал, но все равно заканчивал в Новосибирске училище.
«Рацио сильное»
Я скажу, такого не было, чтобы организм вздохнул с облегчением [после выхода на пенсию], не было у меня этого никогда, потому что все время хотелось работать, мне все время хотелось что-то делать, мне хотелось что-то делать. Поэтому когда я осталась без ничего, без никого, я была близка к потере не то, что просто боялась, крышу сорвет. Можете себе представить, ходила из коридора в комнату, ходила орала благим матом, что же мне делать, куда же мне деваться. Орала вслух, благо, стены позволяли, там бы уже, наверно, прибежали кто угодно. Потому что я понимала, что жизнь кончилась, по сути. Сейчас мне кажется, что это было долго. Но я так думаю, что я долго бы не выдержала, думаю, что, наверное, недолго, через как-то вовремя позвонили, нужна оказалась куда-то. И я больше не кричала, я сама себе сказала, так можно далеко зайти, это на самом деле, чревато, люди плохо кончают, когда начинается такое. Я всегда сама себе говорила, что у меня присутствует рацио сильное.
«Занималась своим делом»
Так кажется, господи, что за жизнь, ничего хорошего. Нет, все было интересно, все было здорово. А самое главное, подводя итог ко всему тому, что было сказано, я могу сказать, что я, действительно, занималась своим делом. У меня нет ощущения, что я занималась не своим делом, у меня нет ощущения, что я занимала чье-то место, у меня нет ощущения, что я не состоялась в профессии. Я могу сказать, что как жена и как мать, честно сказать, дети неплохие, дети состоялись. Обидно, конечно, что Крюков рано ушел, это очень жалко, это никуда не денешь, остаётся только сожаление. А так сначала рыдала, когда сюда ехала, как мне не хотелось сюда ехать, как я там рыдала, как я там плакала. А потом уже все понеслось, потекло по своим законам.
