О себе
У меня трое детей. Меня сын уже дедом сделал. Ему 24 года. Третья – дочка, ей 5 лет. Я сам из Оренбурга. Отец у меня казак, дед и прадед. Только их выслали в свое время в Узбекистан. Раскулачивание, процесс раскулачивания был тогда в России. И выслали и матерных, и отцовских. В Узбекистан. А там уже мать с отцом познакомились. Ну там и я с сестрой появился. Вот и всё. У меня у двоюродного деда было два сына, и он атаман. И они были наследственные у него. Один в Афгане погиб, а один в автомобильной катастрофе разбился. И остался я у него один, который может по наследственной линии стать атаманом. И когда я приехал, дед Ваня мне сказал: «Бросай нахуй всю свою железную дорогу, приезжай сюда, я тебе, блядь, дом сделаю, казачку справлю и хозяйство организую». Я немножко … но шашка дома висит на ковре до сих пор. А шашечка кстати именная от Буденного с надписью. Там ещё Максим в сарае стоит и 45-ка безотказная.
О первой жене и старшем сыне
Я работал в Оренбургской области, когда с армии пришел. Первый брак у меня там был, с первой женой. Вот из-за неё и уехал. Просто взял, забил на всё хуй, уехал в Узбекистан. Приехал в Узбекистан, развёлся быстренько, она даже не знала, так как дети и суды в Узбекистане нахуй никому не нужны. Но я-то с ней развелся, а она…Вот у меня уже жена третья официальная. А она все еще за мной замужем и не может никак развестись! Потому что я ей сказал, во, во [показывает фигу], вот так, вот ты меня в свое время сделала как, блядь, красиво, и теперь я тебе будут делать красиво. Когда она мне сказала вместе с тёщей, пошёл нахуй, сына, блядь, никогда не увидишь. Я сказал, хорошо, хорошо, я уеду, только ты потом, сука, кровавыми слезами умоешься. Вот и умывается.
Я казак оренбургский, и меня сильно злить не надо. Мне надо просто сказать два слова, и я сделаю так, что потом, блядь, ни одна родня, никто не поможет, потому что я сын атамана! Я. Сын. Атамана. У меня дед помер, и два брата его померли, я – следующий. Я атаман. А эта гнида пусть живет, как хочет. Если казак сказал, казак сделал.
Когда я вернулся в Соль-Илецк из Узбекистана, встретил сына, пошли на рынок, одел, обул. А через неделю он приезжает ко мне в ветровке. Я говорю: «Андрюх, я тебе куртку купил». Оказалось, её забрал пассажир, который с ней жил, ему на работу типа надо. Бааа! Ну всё, и тут у меня переклинило. Звоню зятю, говорю: «Лёха, поехали». А Лёха у меня, придурок 2,15 росту и 144 килограмму весу. Кулак, ну вот моих два. Лёха приезжает, я говорю: «Андрюха, расскажи» — ну чтобы не быть голословным. Андрюха ему рассказывает. «Твою мать, пидарас!». Не беда, приезжаем, прилетаем, по дороге звонит своим – давайте, сейчас будем кувыркаться – они следом подъезжают. На третий этаж. Тут она такая: «А я чё? А я ничё!». Я говорю: «Иди-ка сюда, милая, пока тебе пизды-то не дали. Я говорю, сейчас там всех положут. А ты вот здесь вот постой, а то и тебе достанется». – «Да-да-да, де-де-де». – [показывает удар по голове] «Всё. И села». И вот они зашли туда впятером, а там-то шесть братьёв. И они все там живут, и они же все за него. Вот они вчетвером зашли, и вчетвером вышли. И всё. А она вот как сидела, так и осталась сидеть. Я приехал, говорю: «Андрюха, поехали на рынок, сейчас тебе куртку новую купим, шапку, ботинки». Одел, обул. Я говорю: «Если ещё раз эта гнида чего-нибудь, звони мне сразу, я её, сука, похороню». На следующий день звоню: «Как дела?». – «Папа, а мама как шёлковая ходит!» — «А дядьки-то твои, чё там, как?» — «Вообще никак, даже пива не пьют».
О работе
Я в Оренбурге работал помощником машиниста тепловоза. Потом я стал работать электриком. Какое-то время я жил и работал в Твери, у меня там был 4 уровень допуска, стал там бригадиром. Потом мы переехали с женой сюда в Вязники, ну и здесь я уже устроился на Рублевку. Но это не я решил на Рублевку ехать, это жена. Когда у нас родилась дочь, мне это надо было, потому что денег не хватало.
В 2002 году я в первый раз впервые приехал в Москву. Сейчас я работаю здесь в [название компании] — Интернет-провайдер. В Москве работал электромонтажником. Ни хрена она ничего не может эта Москва, потому что, блядь, то что я зарабатываю, то я и проедаю, в Москве и на дорогу. То на то и выходит. Если я там зарабатывал 45 тысяч, грубо говоря, как бригадир наших электромонтажников. У меня все уходило на еду, на дорогу и всё. В последний раз я работал в Москве в 2014 году. Был там три месяца. Работал официально на государственном предприятии электромонтажник-бригадир. Только мы там за 45 рублей делали работу, которую люди делают за 80. Мы прокладывали 14 км кабельных трасс. Жили в вагончиках. Недоплачивали, потому что нас колхозников, грубо говоря, имеют. Вот просто, если я работал на Митино в своей организации, ну на своей старой работе, я получал 60 тысяч как бригадир. А здесь я получаю 32 тысяч как бригадир! Там частники были, а это государственное. Но тут у меня еще была как премия, тысяч 5. В Москву переехать не хотелось, потому что Москва – это деревня, это говно, это говно.
Я перестал ездить. Сейчас меня мой образ жизни полностью устраивает. Я с семьей, с женой, с дочкой. Пришел в 6 часов вечера, ну там в начале седьмого. Она вон папа-папа-папа – а мне больше ничего не надо. Здесь я живу у себя дома: вот у меня там садик, вот у меня там жена на углу работает, и я выхожу, меня забирают на служебном транспорте и опять привозят – и всё. И я 20 тысяч получаю. Но хотелось бы немножко побольше денег просто-напросто, даже за мою должность, за тот объем работ, который я провожу, хотя бы чуть-чуть побольше, тысяч на 5 для нашего колхоза. Я, конечно, понимаю, что для нашего колхоза много никто не даст, но хотя бы четвертачок давали, было бы вообще шикарно. Я бы прям, ой, прям с утра и бежал бы, и бежал бы на работу. Но для нашего колхоза, что я сейчас зарабатываю, это очень даже большие деньги. А за 50 я бы до 9 вечера работал. Я знаю свою работу, и я знаю, сколько она должна стоить. Хотя бы 60 тысяч.
Будни гастарбайтера
А вот у меня в том доме, в трёхэтажке, старый прораб, Семеныч, это я с ним работал на Рублевке. Я с ним отработал 8 лет. И мы там такиие дворцы строили! Это, это надо видеть. Это дворцы. Просто дворцы. Там такие вещи: зашёл, посвистел – свет включился, похлопал – свет выключился. Картины – мама моя! Был случай, мне говорит один: «У меня в винном погребе не работает сигнализация пожарная почему-то». Я говорю: «Да как так не работает? Мы сдали его недавно». – «Ну вот не работает, сходи». Я прихожу, охрана, чик-чик [имитирует звук взводимого затвора]: «Стоять!» — Я говорю: «Стою. У меня вот чемодан с инструментами, вот посмотрите». Ну пошли. А мы вдвоем, Эдик и я. А я ж откуда знаю, что у него камера звуковая, ну что мы разговариваем – она слышит. Обычно просто видеокамера стоит. Я зашёл, ага, одни, второй, третий, четвертый – я их увидел, всё. Мы с Эдиком, он мне тут подает, я тут меняю. Ну и мы меж собой, ну как обычно люди разговаривают, монтажники – «нахуй- захуй», «да какой пидарас это все делал». Ну короче сделали, поменял я ему всё. Баллон вытаскиваю, всё сработало. У меня тут рация, я им кричу: «Что сработало?» — «Да, да» — «Всё, выключаю. Это мы проверку делаем». Винный погреб, а там [тяжелый вздох] самая дешевая водка стоит полтора рубля, полторы тысячи советских денег. И у него там вино, коньяк. А вот этих площадок [показывает на лестничную площадку] штук 5, вот такие урны, бутылочки положены, горлышки только торчат, и под горлышками год выпуска написан. Мать твою! А я же не знаю, что они меня слышат. А Эдик с бодуна: «Ну мне бы хоть чуть-чуть, хоть чего-нибудь». Его вот так вот трясет. Я говорю: «Слышь, боцман, хорош, нахуй, пошли отсюда». Выходим, нас охрана провожает, а там снабженец на машине стоит, ждет нас, чтобы отвезти. Мы хуяк, хуяк, метров 10 до ворот остается, охранник говорит: «Стоять». Я – всё, пиздец. У меня и чемодан из рук выпал и всё на свете. Я встал и говорю: «Что случилось» — «Не знаю. Хозяин сказал стоять». Всё – и пизда, и мы встали. Идёт барышня, ну домработница, приносит в пакете вискаря литровку, помидоры, огурцы, еще чё там, и пиво – никогда не забуду. В машину садимся, Эдик такой: «Всё, нахуй. Я не могу больше». И выпивает. Я говорю: «Да подожди, сейчас доедем до объекта. Там сейчас сядем, нормально выпьем» — «Нее. Не могу».
«А я тебе, сука, колено прострелю и даже, блядь, апельсинов в больницу не привезу!» Вот так вот стоит со стволом и мне в колено вот так вот целится. А я сижу в траншее и охуеваю. Это на Химках из блатного района. А мы у них перебили кабель. Но он у них нигде не нарисован, нигде не обозначен. И мы соответственно копаем трактором – бздыщь-пум — есть. Ну есть и есть. Я не следующий день копаю под муфту, два с половиной метра надо сделать. Ко мне приезжают три машины, три фроейра с охраной, блядь, все дела. Он к охраннику: «Дай мне пистолет, да я ему щас колено прострелю». Я говорю: «Ну прострелишь и будешь сам копать». Страшно было, страшно. Но я ему говорю: «Или ты копаешь или я. Коленку мне прострелишь, я уползу втихую – копать будешь сам. И дети твои как сидели без света, так и будут сидеть. Сам подумай». А ему лет 25-30. Всё, два жлоба, с рациями, блядь, со стволами, мать твою. Говорю: «Ты видишь, я стараюсь сделать как можно быстрее и для тебя больше. Видишь, я копаю, сейчас копаем, сейчас приедут механики, привезут муфту, муфту поставим, всё соединим, и у тебя будет свет». – «Да я тебе, блядь, колено» — «Ну давай стреляй мне в колено, давай я только вылезу, чтоб потом не мучиться. Я потихонечку доползу до базы. А ты стреляй». На Рублёвке так не выёбывались, как на Химках.
Об Афганистане
Служил в Заречье. Там за речкой, за речкой. В Афгане. ВДВ. ДШБ. У меня была подписка на 10 лет, что мне нельзя вот так [показывает удар] делать никому, иначе посадят. Это же десантно-штурмовая бригада, разведрота. И там даешь подписку на 10 лет о том, что нельзя никого стукать. Просто стукать, даже вот пощечину нельзя дать. В зону могут отправить прям сразу. Пощёченку хлоп – и на пять лет поехал. Служил два года. Сейчас уже не трясутся руки, а с утра кофе попью, и начинается мандраж.
Мясо, просто мясо. Мы занимались тем, что охраняли колонны. Боевое охранение. И вот когда на выводе в 89 году, когда заключили договор о выходе войск, что никто ни в кого стрелять не будет, а стреляли, по хую, с гор, блядь, ебашили, мама не горюй. А нам, блядь, холостые патроны – потому что нельзяяя! И в БТР наш уебало. Из 12 человек четверо, механик-водитель – без ног; командир машины, старший лейтенант – руки правой нету; и я, придурок. А меня вынесло. Спасло то, что когда начали стрелять, ребята попросили пепси-колы, а у меня фляга была с пепси, вернее с фантой, я начал снимать, сел в 60-ке, а у нее вот так вот люк, и я сел и начал снимать – всё, и нихуя не помню. Помню только уже в Кабуле. Медсестра: «Не разговаривай, тебе нельзя, я тебя сейчас отвезу». Это с самолета меня вытащили. И всё. Потом я уже узнал, что старлею правую сторону всю оторвало и механику-водителю обе ноги схуячило. А вся команда, 12 человек…нету их, просто нету. И вот мне за боевые заслуги, два с половиной года она [награда] меня искала. Но нашла.
О Чечне
Когда Чечня первая начиналась, Путину говорили, сука, введи туда афганцев просто, и всё кончится сразу. Они знают, что делать и как делать, и в горах как воевать. Не послушали. А ведь афганское сообщество наше, оно же выходило с предложением, пустите наших тех, кто там был, кто знает, как, чего. А не вот этих малолеток, которых там решетили, как хотели, ну потому что пацанва. Они же знать не знают ничего, пустите наших туда, пустите, дайте им немножко денег, как говорится, и пустите их туда. Они сейчас нахуй эту Чечню, блядь, вот так вот сравняют, и ничего не будет. Ну не захотели. Сколько положили пацанов? Много? Это не очень много, это охуеть как много! И у них, у каждого есть мать, есть отец, есть подруга, или жена, или невеста – у них у каждого есть. Они что сделали? А взяли бы нас, нас дураков, вот у меня есть сын, у меня есть семья, я знаю как там в этих горах, где прилечь, где присесть, где привстать, а он, блядь, дурак, он из БМПухи вываливается и всё, и тут же прям ложится. И чё?
О политике
Мы щас Америку вот сюда вот засунем, вот так вот сядем и будем сидеть. И Америка никуда не вылезет с нашим-то вооружением, да с нашей-то политикой, с нашим сельским хозяйством, которое у нас вот сейчас начинает развиваться. Америка – отдыхает, она просто тупо балдеет. Задавим и затопчем. Как Вовка Жириновский сказал, дайте мне президентское кресло, и наши солдаты в индийском океане будут берцы мыть. Вот то же самое сейчас будет, если Америка хоть чуть-чуть хайло откроет, она его так закроет и никуда не вылезет. Мы сделаем всё, что захотим. У нас такое вооружение, у нас истребители пятого поколения, а в Америке – третьего, они даже не знают, чё такое пятое. А у нас они летают, и люди знают, как надо летать и что с ними делать.
Вот сейчас вот Евросоюз в залупу полез на нас, слава Богу, и пусть лезет. Сейчас полгодика, сельское хозяйство подымится – полюбасу подымится на следующий год. Магнитка – всё, всё – нефть, газ. Евросоюз нам перекрыл, мы теперь сейчас не как раньше на Евросоюз на продажу будем делать, а будем делать для себя.
Я к Путину нормально отношусь. Нормальный мужик. Есть в нем, конечно, кое-что чего хотелось бы в нем подсказать, в смысле, чтобы он поправил. И Крым правильно сделал. А с другой стороны, а пошло оно всё на хуй. Оно всегда было нашим. Всегда было нашим. И то что, когда-то там Ельцин в угаре отдал Украину – не ебёт, извините за выражение. Я бы вот ещё на его месте Аляску под шумок отжал бы. Не хуй-на хуй, то, что Катька в пьяном угаре кому-то продала, это в рот её ебать, это нас не ебёт. Отдайте – это наше.
