«Для меня туризм не заключается в том, чтобы прийти в кружок и там отжаться двадцать раз»
Я пыталась туристическим инструктором устроиться в детский лагерь у нас под Киевом. Когда я пришла и сказала: «Вот! Я с двух лет занимаюсь туризмом, хожу по горам, справляюсь по байдаркам и вообще все могу», — мне ответили: «Девочка, ты что? Ты о чем! Нам нужны огромные лбы, мужики, которые смогут ребенка затолкать на горку, показать, как вязать узлы, как правильно отжиматься…» Естественно, всего этого я не могу сделать, и таким вот «культурным образом» мне сказали нет. Они потом приняли-таки девушку, крупного телосложения, крупной комплекции, которая может отжаться, подтянуться, поднять ребенка… Я это тоже, конечно, могу, но кто там будет разбираться. То есть… никто не стал разбираться.
Собственно, во всех туристических кружках, в университете и в школе, я не участвовала, хотя мне это было близко, я этим занимаюсь. Потому что я приходила туда, а там надо сдавать какие-то непонятные странные нормативы. А для меня туризм заключается не в этом. Для меня туризм не заключается в том, чтобы прийти в кружок и там отжаться двадцать раз.
Родители со студенческих лет занимаются туризмом, и меня, и сестру они втянули во все это дело, и так закрутилось, завертелось. Вот просто им захотелось пойти – они закрывают квартиру, соседям говорят, что нас месяц не будет, и всё, собирают вещи и мы уходим.
И сейчас я точно так же занимаюсь, нигде не регистрируюсь, просто хожу: у меня есть карта, я знаю маршрут, я обходила всю Украину пешком, я знаю, куда пойти и что интересного посмотреть. В этом году я впервые сама водила группу. Мои ровесники, 23-25 лет. Это ребята из института моего молодого человека. Я в повседневной жизни с ними достаточно-таки часто общаюсь, но они не туристы. Они впервые несли рюкзак на спине. И моей целью было людям, которые никогда не были в горах, показать, что это, какой это кайф.
«Ксюша – нет»
Школа – это отдельный, жуткий коллектив, который я вспоминаю с трудом. Причем чаще всего это исходило от взрослых. Не от сверстников – а от взрослых. Конечно, были какие-то ребята, которые дразнились, говорили какие-то неприятные слова, но, мне кажется, они это делали вне зависимости от того, две у меня руки или одна, будь у меня две руки – они бы все равно дразнили. А если не говорить про разных задирак, то остальные ребята нормально со мной общались.
В младших классах нас набирали на кружок танцев. То есть в младшие классы приходили и говорили: «Вы от школы будете заниматься». Я так хотела! У меня старшая сестра ходила в этот кружок, и мама ей шила постоянно бальные платья, разные платья для концертов. Я помню, что мне тоже очень хотелось, хотелось ходить в этих платьях, танцевать… А когда пришло время и к нам пришла преподавательница, которая набирала в этот кружок, она по детям шла и говорила «Да, да, да, да, да», а Ксюша – сразу «нет». «Ксюша – нет». То есть в школе очень часто от взрослых звучала такая фраза, «Ксюша – нет», и это достаточно тяжело было. Потом уже, когда в подростковом возрасте я начинала понимать отношение других людей к себе, это было обидно. Потому что какие-то движения, может быть, у меня бы и не получались, и в итоге я бы пришла к выводу, что это не мое, может быть, даже и не стоит, но вот этот отказ сразу же, без попытки попробовать, сходить на пару занятий, посмотреть, может, получится, может, не получится, – это было достаточно тяжело. То же самое и с уборкой в классе, мне не разрешали этого делать, потом не разрешали ничего тяжелого носить, хотя три-четыре книжки от библиотеки до класса донести: ну что тут тяжелого?
Потом я перевелась в другую школу, уже в девятом классе. И на уроке немецкого языка преподавательница спросила: «У тебя нет никаких освобождений? Может, тебе нельзя линейкой пользоваться?» Я чуть со стула не упала. Но я тогда уже более нормально относилась к таким высказываниям от взрослых людей, поэтому просто перевела это все в шутку. Но, естественно, отпечаток это оставило.
Очень много существует специализированных школ. Допустим, если я хочу учиться танцевать – мне надо идти в специализированную школу для инвалидов. Почему я не могу пойти в обычную школу? Почему люди боятся пробовать? Ну почему бы нет? Я не глупый человек, если не получится, я сама пойму, что не получается, но мы попробовали, мы всё попробовали, мы все сделали, чтобы я танцевала вместе с остальными, но не получается, – и я приму это, потому что у меня нет другого выхода, мне просто надо это принять. Но – нет, люди не решаются, люди то ли боятся ответственности, то ли боятся разочаровать, то ли боятся не оправдать каких-то надежд…
«Опять поворачиваются и рассматривают»
Обижает реакция людей очень часто. Допустим, я иду по улице, и ладно дети – я педагог и понимаю, что дети могут задавать такие вопросы и это нормально – но когда идет взрослый, показывает на тебя пальцем и кричит «Смотри!» на всю улицу, это обижает, и это случается сплошь и рядом, это случается постоянно. В Европе человек посмотрел, секунды на две остановился – и глаз отвел. И всё. А наши как: они замечают, отводят голову, потом опять поворачиваются и рассматривают, а как же там, а что там, а что там не так. За границей так не принято, это дурной тон, люди стараются не акцентировать на этом внимание.
«Делаю все, как мне удобно, просто в верхней одежде»
Была очень неприятная ситуация в детском лагере. Мне было тогда лет двенадцать. Лагерь был очень большой, и дети в нем были разные, и из обычных семей, и из детдома. А детки из детдома просто в принципе злые, ну то есть они озлоблены на весь мир, и на детей из семей они еще больше злятся. И что-то мне девочка в этом лагере наговорила, что я вообще не имею права здесь быть, что я вообще не имею права ходить по этой земле, как вообще меня сюда занесло… Я тогда очень сильно расстроилась. Папа с сестрой были недалеко и заехали ко мне в гости, и я рыдала, просила меня оттуда забрать, – и меня оттуда забрали.
До этой ситуации я вполне нормально могла выйти в футболке обычной, с коротким рукавом, и хорошо себя чувствовать. После этой ситуации перестала носить. Совершенно. Ну только дома что-то одеваю с коротким рукавом. Я понимаю, что это было не против меня, я просто под руку попалась, просто мимо проходила, она могла, наверное, это кому угодно сказать, но где-то в подсознании это осталось… То есть на девочку я совершенно не обижаюсь, но я стараюсь просто избегать таких ситуаций, потому что то, как было больно и неприятно, я все-таки помню.
Конечно, когда приходит лето, я в ужасе, потому что когда надеваешь какой-то сарафан, всегда надо надевать что-то сверху… Но я как-то привыкла к этому. И я понимаю, что общество ко мне, какая я есть, не готово, и я не готова быть тем первым человеком, который начнет ломать вот этот стереотип, что я такая.
Очень часто я просто наблюдаю в метро за людьми, которые просто сидят и просят деньги, без рук, без ног, и в такие моменты стараюсь обращать внимание на идущих мимо, и я всегда замечаю, что человек отворачивается. Человек готов принимать тот факт, что вот так, и дорисовывать себе в воображении, как ему комфортно, но человек не готов принимать картинку, как она есть. Наверное, пока, а может, не все люди, но большинство, за кем я наблюдаю, с кем общаюсь, так. Эстетически это человеку как-то неприятно, и он отгораживается от этого. Но я делаю все, как мне удобно, просто в верхней одежде.
Для меня всегда было чем-то таким странным, почему ни один модельер в мире не додумался создать коллекцию для людей с ограниченными способностями. Да, я люблю носить платья, я обожаю платья, я девочка, этого никто не отменял. Но платья почему-то почти всегда без рукавов, а если есть рукав, то почему-то на правую руку, я не понимаю, почему, почему бы не делать на левую. А если есть – то три четверти, для меня вообще это что-то ужасное, сейчас мода на рукав три четверти, и я прямо страдаю от этого.
«Вся семья в медицине»
После школы я поступила в Киев, в Педагогический институт. Закончила факультет практической психологии, по образованию я психолог.
Я мечтала быть психологом с седьмого класса, я точно знала, что хочу быть психологом, но тогда я себе это объясняла тем, что хочу помогать людям, потому что в свое время не получила такую же помощь, я так себе это объясняла. А уже когда начала учиться в институте, я поняла, что получаю эту профессию, чтобы разобраться в себе самой, разобраться в каких-то своих комплексах, каких-то своих тараканах, если можно так сказать. Но по профессии я своей не работаю, хотя это очень сильно помогает.
Где-то год-полтора не могла найти работу по образованию, потом подумала, почему бы не поискать в другой сфере, и теперь работаю в фармбизнесе. Так как я работаю недолго, где-то год, пока я ассистент департамента вакцин. Занимаюсь я очень многим, одним словом и не скажешь. От аналитики продаж до подготовки документов для участия в государственном тендере по закупке вакцин. Сейчас потихоньку развиваюсь, недавно закончила проект, который мне торжественно вручили, скоро защита должна быть проекта.
У меня вообще вся семья в медицине, родители занимаются, правда, фитотерапией, сестра в Москве работает в компании, которая проводит исследования для фармацевтических компаний, а я так уже прямо в фармбизнесе.
Вакансия компании, где я сейчас работаю, была с пометкой «для людей с группой инвалидности». Почему бы нет. Нормальные взаимовыгодные отношения. Я работаю, получаю зарплату, развиваюсь. Тем более перспективы невероятные – только бери, учись и развивайся. Ну и компании тоже хорошо. Мне еще кажется, что в силу того, что это компания зарубежная, они очень нормально к этому относятся, я думаю, на другую должность человека тоже возьмут с группой, главное, чтобы он выполнял качественно свою работу и был хорошим специалистом.
Конечно, первое время ко мне люди привыкали, то есть боялись задавать какие-то вопросы, боялись как-то не так пошутить, чтобы не обидеть, не задеть чувства какие-то мои. Но сейчас, уже более разобщавшись, поняв меня, как человека, уже нормально, адекватно относятся. Иногда даже забывают. Но это я всегда по жизни встречаю: иногда люди забывают вообще, что у меня нет руки, и могут просить что-то сделать, что надо делать двумя руками. Я говорю, что не могу, а они такие: «Почему?» – с таким удивлением. Но на это я тоже спокойно реагирую. Раньше, когда была помладше, расстраивалась, обижалась – до истерик, до слез. Это, наверно, просто подростковый возраст был, а сейчас нормально.
«Вниманием мужчин я никогда не была обделена»
После института пару лет я жила вместе с папой, ему в Киеве работу предложили и он переехал. А потом я познакомилась с молодым человеком, Максимом, и мы с ним съехались. Год живем вместе, а встречаемся два года.
Я, конечно, чувствовала, что я не такая как все, у меня есть какие-то определенные потребности, которые я не могу сама себе предоставить, мне нужна в этом помощь… но вниманием мужчин я никогда не была обделена. Еще со школьных времен у меня были какие-то мальчики. Но если бы родители не говорили мне «Ты ничем не хуже, ты такой же человек, ты интересная, с тобой есть, о чем пообщаться, ты бываешь в разных местах, тебе есть, чем интересным поделиться с окружающими», – то, наверно, я бы так и не подпускала к себе людей. Когда я понимаю, что, ну действительно, я могу чем-то поделиться, я могу что-то рассказать, я могу поддержать беседу, – и не возникает этого какого-то страха перед общением с противоположным полом. И со своим тоже.
Ни одного моего молодого человека это вообще никак не волновало, никогда. Всегда я из-за этого переживала. Ну вот с Максимом когда всё начиналось, он позвонил, говорит «давай встретимся», я говорю: «Хорошо, но перед тем, как мы с тобой встретимся, я должна тебе кое в чем признаться». Я всегда очень волнуюсь по этому поводу, хотя подсознательно я знаю, что они знают, они точно знают, что со мной, знают о моем недостатке, если можно так назвать, но я считаю это ложью что ли, если я сама не признаюсь, не расскажу. Я всегда первой начинала этот разговор, заговаривала первой об этом, и пока я не слышала от человека, что для него это не проблема, он не считает это вообще недостатком, – я не начинала отношения. Ну потому что, не знаю, это несправедливо по отношению к другим, если я об этом не заговорю, если я об этом не расскажу.
«Не выдумывай, давай мне левую руку»
Я встречала разных людей в своей жизни. Я как-то год общалась с мальчиком, уже в институте, потом он переехал, приехал в гости на пару дней, мы встретились, – и он только тогда заметил, что у меня нет руки. И у него прямо была истерика, вплоть до того, что мы завтра идём с тобой к врачу, и он даёт мне справку, что это с рождения, а не что это случилось ну полгода назад. Достаточно разные реакции на себя приходилось встречать.
Одна девочка в лагере, в Рязани, притащила какой-то журнал и там было гадание по руке. Подошла и говорит: «Ксюш, давай я тебе погадаю». «Давай». Протягиваю ей правую руку. Она говорит: «Нет, мне нужна левая». «У меня нет левой». «Не выдумывай, давай мне левую руку, я тебе буду гадать». «Маш, нет левой руки. На правую». «Нет, надо левую». Наверное, полчаса она меня терзала, «дай мне левую руку». И она так и не поверила, потом еще ходила по лагерю и у других ребят спрашивала, они говорили «да», она «не верю» – и дальше шла.
Недавно вот ситуация: был какой-то праздник, мы собрались большой компанией людей на даче у друга, и туда приехала пара, с которыми мы с молодым человеком давно общаемся, и какой-то такой момент был, я что-то резала… И девочка смотрит на меня и говорит: А почему ты так странно её – не помню, капусту, кажется – держишь? Я говорю: ну как странно. Не странно, говорю. – Ну почему ты не можешь нормально её взять, двумя руками. – Ну у меня нет второй руки. – Как? – Ну так. Как-то так, говорю, случилось! (Смеётся.) То есть очень часто люди просто не замечают. Люди так привыкли, что две руки, две ноги, голова, так всегда, и они не улавливают какого-то недостатка. С одной стороны, это хорошо, с другой… Ну, я привыкла к таким реакциям, а моего молодого человека это еще пока вводит в ступор.
«Если я вижу, что человеку неловко, я ему в этом помогу»
В основном, когда человек замечает, он погружается в такое состояние шока. И всегда в такой момент я пытаюсь перевести всё в шуточный какой-то диалог, потому что когда человек видит, что я не упала, не начала биться головой об стену или об пол, а смеюсь и улыбаюсь и совершенно спокойно об этом говорю, человек выходит из этого состояния ступора и потом уже более-менее спокойно задает какие-то интересующие его вопросы. Очень часто меня спрашивают «А как ты плаваешь? Ты умеешь это делать?». «Да, умею». «А как ты это делаешь?» Девчонки на работе, с которыми я общаюсь, по сей день в шоке от того, как я сама крашу себе ногти, они не понимают, как можно накрасить, имея только одну руку, себе ногти.
Я не настаиваю, я объясняю человеку, и если человек задает мне какие-то вопросы, то я готова на них отвечать. Если я вижу, что человек в состоянии какого-то шока и он всё, он завис, то я как-то стараюсь человека оставить наедине с этими мыслями или просто стараюсь попросить кого-то, чтобы с этим человеком поговорили. Я не могу человека оставить в таком состоянии, мне важно, чтобы он вышел из этого состояния шока, – либо своими силами, либо силами знакомых, друзей, окружающих я стараюсь вывести человека из этого состояния.
«Если не ты, то никто»
Я всегда отказываюсь от помощи. Меня воспитывали так: если не ты, то никто. То есть если ты сама не научишься что-то сделать, то помогать тебе никто не будет. Может быть это немножко неправильная позиция воспитания, что нас не станет, и ты должна уметь сама себя обеспечить и со всем справляться по жизни. С одной стороны, это воспитало силу, стремление – все уметь достигать самой, но с другой, это воспитало такое отрицание, что «нет, не надо, я все могу сама». Я заметила, что мой молодой человек обижается, если я отказываю ему в предложенной им помощи. Сейчас учусь принимать эту помощь. Приходится не то чтобы переступать через это, а как-то уживаться с тем, что тебе оказывают помощь, тебе предлагают помощь, и ты должен уметь ее принимать.
Самое странное: люди часто уступают место. Это очень интересно, потому что, ну собственно, почему уступают место-то? Нет руки, а не ноги (смеётся). Но не так часто предлагают помощь, как казалось бы. Очень часто в метро, если я куда-то еду и у меня чемодан с собой большой, тяжелый, то чаще всего я его сама по ступенькам поднимаю-спускаю. Только иногда мужчины более взрослого возраста помогают, причем, мне кажется, не потому, что замечают, что у меня какие-то проблемы, а потому, что им становится меня жалко, что я такая маленькая, а чемодан такой большой. Просить я не считаю это нужным. Ну действительно, ну что там – десять ступенек. Ну спустилась на три ступеньки, постояла, отдохнула, пошла себе немного дальше вниз. Хотя в офисе я могу попросить коллег-мужчин, если надо что-то с полки достать, помочь какие-то промо-материалы тяжелые донести.
Себя я считаю полноценным человеком. Да, я не могу чего-то делать, но благодаря родителям, которые мне говорили в детстве «если ты этого не сделаешь, вместо тебя это никто не сделает», я научилась делать массу вещей одной рукой, и это не составляет для меня никакого труда. Да, иногда вот, когда разленюсь, я прошу парня сделать что-то, достать что-нибудь, открыть что-нибудь, застегнуть что-нибудь, но в принципе я вполне спокойно могу все это делать сама.
«Люди, на которых я всегда равнялась»
У меня не было кумира. Моими кумирами были родители, это люди, на которых я всегда равнялась. И во всех школьных сочинениях, где надо было написать сочинение о своем кумире, я всегда писала о родителях.
Мне кажется, надо иметь невероятную силу духа, для того чтобы не отказаться от ребенка с каким-то физическим недостатком и воспитать его, потому что многие отказываются от деток. И при всем при этом дать ребенку полноценную жизнь, потому что я считаю, что моя жизнь полноценна. Я не была ограничена в своих возможностях. Я ездила в санатории, в лагеря, я общалась с другими детьми. Я ходила на какие-то кружки – в кружок рисования, кружок икебаны. Я занималась и занимаюсь туризмом.
Я смотрю на своих родителей и понимаю, что это то, к чему я хочу стремиться. Родители построили свой дом, сами, кирпичик к кирпичику, они построили баню, потому что хотели, тоже кирпичик к кирпичику. Они живут на земле, в собственном доме, они по утрам ходят к реке, завтракают возле реки, приходят домой, папа занимается растениями… Мне кажется, что это настолько полноценная жизнь, делать всё то, что приносит тебе удовольствие, радоваться каждому дню. При всем при этом отец – кандидат наук, достаточно известный человек в области фитохимии, ездит постоянно на какие-то конференции с докладами… И он успевал и успевает воспитывать двух дочерей, уделять время жене, животным, путешествовать, заниматься тем, что он любит. И поэтому я, наверно, всегда на родителей равнялась: они делают то, что любят. Они совместили деньги и то, что нравится, – у них получилось. Мне всегда казалось, что на это можно равняться.
«Успех – это делать то, что я люблю»
Для меня успех – это большая семья, для меня успех – это любящие родители, для меня успех – это удовлетворенность жизнью, для меня успех – это делать то, что я люблю, для меня успех – это путешествовать, ходить в горы, ходить в походы, для меня успех – это радоваться, в конце концов, тому, что ты делаешь. Для кого-то успех – это деньги, это карьера… Да, деньги, карьера – они тоже немаловажны, но таким чем-то грандиозным, как «успех», я их назвать не могу. Карьера – это карьера, деньги – это деньги, без них никуда, но успех – это что-то более глобальное.
Я – на пути к успеху. То есть мне есть еще куда двигаться, мне есть еще что достигать, еще не все вершины мной пройдены, в силу возраста. Вершины – это не обязательно дом, семья, путешествия. Это и вершины в буквальном понимании тоже, потому что когда я поднимаюсь на вершину, на каком-то ассоциативном уровне для меня это достижение чего-то, к чему я очень долго шла, и вот я дошла сюда, и вот – разрешилось. Очень часто, когда я схожу в походы, я возвращаюсь в город, к привычной жизни, и у меня очень легко решаются какие-то вопросы, которые я не могла разрешить. После того, как ты доходишь до вершины горы, ты понимаешь, что если ты это смог, то сможешь все остальное.
Для меня достижение – это то, что я встретила человека, с которым у меня получается строить жизнь, с которым у меня получается строить отношения, который меня понимает, которого понимаю я. К этому я шла долго. Для меня достижение – то, что я устроилась на работу, в зарубежную компанию, я там развиваюсь, я учусь чему-то новому, я иду вперед. Мне кажется, что для обычных людей это что-то такое повседневное, что-то такое незначительное, но для того, чтобы мне к этому прийти, надо было переступить через кучу комплексов, разобраться с кучей каких-то неуверенностей, додуманных, придуманных, собственноручно выдуманных мифов, что не поймут, по-другому будут реагировать, сделают что-то, что будет очень неприятно… Короче, для того, чтобы это сделать, надо было перебороть кучу страхов. Вот. Поэтому, может, это что-то обычное, но для меня – достижение.
У меня есть мечта – открыть детский лагерь для деток с проблемами в развитии, иппо-лагерь, с лошадками, чтобы там можно было заниматься иппотерапией. Чтобы были друге животные, ишачки, козочки. Потому что мне кажется, что ребенку проще познавать мир через общение с животными. Иппотерапия подразумевает и занятия с психотерапевтом. Ребенок, лошадка, психотерапевт.
«Не делю людей на инвалидов и неинвалидов»
Мне кажется, достичь успеха в жизни инвалиду не сложнее, чем обычному человеку. Сколько спортсменов, у которых какие-то проблемы физического плана, да, для них проводятся отдельные соревнования, для того, чтобы это было более честно, но тем не менее, у людей есть цель, люди идут к ней, есть цель победить на Олимпиаде – и они побеждают. У человека есть цель научиться рисовать не имея рук – человек учится, этого просто надо хотеть, надо хотеть чего-то достичь. Мне кажется, это точно так же, как у обычных людей: если человек хочет чего-то достичь… просто надо не просто хотеть, а брать и делать, что-то для этого делать, чему-то учиться, развиваться, и все получится.
Я не делю людей на инвалидов и неинвалидов. Все люди как люди. Я делю, конечно, людей, на честных и нечестных, на добрых и злых, на искренних и неискренних. Люди с ограниченными способностями – это люди, в первую очередь, и у каждого свой характер. Да, может быть, есть люди, у кого больше каких-то возможностей, есть люди, у кого меньше каких-то возможностей. Как физических, так и каких-то иных. Но такого четкого распределения нет.
К слову «инвалид» я отношусь нормально. То есть я могу его сказать, я могу его употреблять, но, по моему опыту, когда я так говорю о себе при других, у них это вызывает массу каких-то возмущений. Они сразу начинают говорить «Ну что ты! О чем ты! У тебя все нормально! У тебя все хорошо! Не говори так о себе, ты вполне полноценный человек». Поэтому в своей речи я стараюсь не употреблять это слово – не потому, что оно мне неприятно или его обидно слышать – а потому, что люди не очень хорошо реагируют на него. Оно их пугает, что ли..
«Это уже буду не я»
Парень мой – он у меня программист и понимает во всех этих штуках, IT-технологиях, я в этом не сильна, – он периодически мне говорит, «через лет пять, ты что, медицина сделает огромный шаг, будут умные протезы, и рука будет двигаться, всё это будет, всё будет хорошо». А я ему говорю: «Ну ты же понимаешь, что это уже буду не я».
Мне предлагали протезирование, уже во взрослом возрасте. Когда я была маленькая, родители отказались, а мне уже во взрослом возрасте предлагали, и я тоже отказалась, потому что я понимаю – ну в этом нет смысла. Я уже приловчилась, всю жизнь обходилась одной рукой, а тут у меня будет болтаться непонятный кусок чего-то, пластмассы, который просто так, для того, чтобы скрывать внешний вид, а не для того, чтобы как-то помогать в жизни, и я отказалась, я не захотела. Скажем так, я не ощущаю острой необходимости и потребности, потому что я привыкла, наверно, быть такой, какая я есть.
«Будет сложно»
Я хорошо помню, что где-то, наверное, лет в 6 или в 7 я поняла, что люди злые и будут обижать. Где-то в этом возрасте пришло такое понимание, что будет тяжко, что надо будет бороться. Я помню, что где-то в подростковом возрасте я постоянно задавала родителям вопрос, почему я, почему именно со мной, почему, ну почему. Уже сейчас я понимаю, что родителям, наверно, было больно, было тяжело, что я им задаю такие вопросы, но как-то они старались говорить не «Ксюша, всё будет хорошо, всё будет нормально», нет, они по-другому пытались: «Ксюш, ну так вот случилось. Никто этого не хотел, никто этого не желал, никто этого не загадывал, просто вот так получилось. Ну вот бывает так. Просто нам надо учиться вместе с этим жить. Мы тебе, конечно, будем помогать». Не было каких-то «Всё будет хорошо, ты все сможешь», нет, мне откровенно и прямо говорили, что будет сложно, что надо учиться с этим жить, что вот так случилось и этого не изменишь. Ну вот такая безысходность – и что теперь (смеётся).
«Обижаться не на кого»
Конечно, я не могу сказать, что не бывает таких моментов, когда я гляжу на себя в зеркало и мне не обидно. Конечно, бывают. Обижает иногда, что я не могу делать того, что могут делать все. Не могу, например, ездить на велосипеде, а очень бы хотелось путешествовать на велосипеде. Но если бы очень захотела, то научилась бы. Ну, собственно, чаще всего обижают такие вещи, за которые и обижаться не на кого. Обижаться на природу, обижаться на Бога, обижаться на родителей… Никто не виноват, что так случилось, так просто случилось, поэтому пообижаюсь в пустоту – и всё. Порыдаю ну один день, но не могу же я всю жизнь рыдать, сидеть и долбиться головой об стену, от этого ничего не изменится. То есть, вот так оно накипит, накипит, накипит, я день поплачу, погрущу, а потом я опять всех люблю, люблю жизнь, люблю себя, и все хорошо.
