О семье
Я вернулся с армии. И для девчонок я был готовый будущий муж. Я работал инженером-механиком у строителей военных, и я знал, что я только женюсь, я получаю двухкомнатную квартиру в любом районе Сызрани. И значит, работа есть, жилье есть, здоровье нормальное, после армии, не глупый – вот. Уже можно, да, выходить замуж?!
И меня тётя Маруся всё звала: «Володь, зайди, у нас там племянница приехала в гости». Вот я не шёл, долго не шёл. Но меня тётя Маруся всё: «Иди, иди. Лук принеси, не могу фарш без лука готовить!». Ну я и пошёл на Новый год. Захожу, Нина стоит у холодильника, вот так посмотрели, вот так вот улыбнулись друг другу, пошли за стол, посидели, Новый год встретили, Старый проводили. Потом пошли к дяде Жене, приходим с Новым годом поздравляем, время пять утра уже. А это был такой мужик старого образца, и он мне: «Механик, ты пол-Сызрани передружил, перебрал, а не видишь, твоя жена вон сидит рядом с тобой». И мы с ней ко мне пришли, я ей говорю: «Слышь, Нин, давай поженимся». — А она: «Давай». — «Давай, завтра подадим заявления?» — «Давай». Она думала, что я вроде там шутки, я думал, что она шутит. И 2 числа мы пошли в ЗАГС, подали заявление, потом сыграли свадьбу.
И вот мы живем почти 40 лет. Дружно очень, хорошо всё. У нас дочки, внуки. Внуки все учатся, взрослые уже. У меня внуку уже 20 лет, первому-то. Внучке, 5 класс, Кристинка бегает. Мы живем честно, открыто, без каких-либо секретов, без каких-либо обманов, но бедненько. Потому что честно. Бедненько. Ну пенсия у жены 6.5 и у меня 6.5. Но мы крутимся. Не то, что дети нам помогают, а мы им там, то картошки, то помидор…Нам с женой с Ниной некогда, как говорится, задремать. Вот мы крутимся, вертимся. Мы пока, слава Богу, здоровы и в силе.
О кризисе
По-моему, больше разговор о кризисе. Все вот эти соседи, все жалуются, что плохо живут, что денег мало, пенсии маленькие. Ничего не изменилось, как жили, так и живём. Никто голодный не ходит. Вот чего они голодные, они набрали кредитов и взяли бытовую технику, телевизор плазменный и так далее, а если бы они деньги не брали бы, они бы и жили нормально. Это, во-первых, а во-вторых, видимо мы, русские люди, помогать любим. Самим трудненько, но помогать надо. Это заграницей, в основном, как? Ты хоть умри, лишь бы мне хорошо было.
О работе
Я служил в политотделе. В Саратове. Вот весь округ наш. Половина военных строителей, они через наш политотдел проходили, была партийно-комсомольская работа. Я был прапорщиком. И если я приезжал в Пензу, мне полковник – ну прапорщик и полковник – он как офицер старше меня в сто раз, а как коммунист… Я мог его там прижать за всё и за вся. Потом я работал в школе 10 лет преподавателем автодела. Мы даже умудрялись им дать… принять экзамен в конце учёбы, школы, и мы им давали корочки слесаря-авторемонтника. Потом мы в 95-м году там [в Саратове] квартиру приватизировали, продали и приехали сюда [в Сызрань]. У меня здесь остались папа с мамой, папа хромой, мама начала слепнуть. Мы решили так, что мы будем жить здесь, с ними. И здесь у нас было много татар старых, у них были машины, коровы, лошади, чем идти на предприятие…Я посмотрел, стаж я заработал, у меня 30 лет стаж трудовой, а тем более в то время какие зарплаты были, 1500-2000, а такая семьища, 4 внука – и я пошел вот к ним работать. Я и шофёр, я и слесарь, я и мясом занимался, короче, домашняя такая работа, зато продукты домой нёс, вёз, деньги давали, спиртное было.
Работаю до сих пор. У меня калымов много. Седьмой десяток, а я работаю как мальчишка, на велосипеде постоянно – все удивляются. Я умею и кирпич ложить, и штукатурить, и с досками, и со стеклом, и ремонт машин. А у меня сейчас больше всего калыма – у нас здесь есть приёмные пункты металла. Вот эти приёмщики у мужичков принимают разные агрегаты, им разбирать – кто-то ленится, у кого-то света нет, кому-то негде обжигать. Они мне привозят домой, у меня и печки, и болгарки, моя задача разделить цветмет. Они ко мне приезжают, я им выдаю – две сотни, три сотни, тыща бывает, то есть я за ночь могу тыщу заработать. Вот такой калымчик небольшой. Нормально всё! Вот утром я на велосипед сажусь, поехал по улице, все: «Ой, Вовка, тебе уже седьмой десяток, ты как мальчишка гоняешь!».
Об ответственности
Всю жизнь на мне была огромная ответственность, огромная ответственность. В политотделе я служил, на мне пол-округа были. Я в Саратове сижу дома, мне звонят: в Вольске или в Сызрани солдат ночью убежал из казармы к девушке. И мне нужно принимать меры. А я ни сном ни духом ни солдата этого, ни девушку его! А в школе на мне дети были, это ответственность большая: чё случится, ведь не скажут, проспал или просмотрел. И почему, когда мы сюда вернулись, я стал работать у татар, калым-малым – я устал от ответственности. У них тяжело физически, морально легко. Вот я погрузил солому, отвезли мы навоз, покормили коров, домой пришёл – отдых физический, а морально вообще не устаёшь. А в школе ответственность, в военщине ответственность. Вот эта ответственность надоедает, и большая власть надоедает.
О пьянстве
Пил только. Но в то время все пили. У нас работа начиналась, кто бы ни был, хоть бы майор, хоть там последний слесарь, мы собирались в военном городке, и первым делом надо было похмелиться. Кто, что достал, кто, что принёс. Похмелились и поехали по объектам, кто куда работать. Если объект горящий, как говорят, то вроде работа. А если бывает такой объект, что там работать ещё года два, начало стройки, то можно месяц сидеть в карты играть, водочку пить, можно два месяца, а зарплата-то идёт.
Я не то, чтобы был пьяницей, работая в политотделе и работая в школе, я же не мог быть пьяницей. Но любитель выпить был. Я сколько настрадался от этой водки. Сильно страдал от водки. И всякое бывало, и очень плохое было. Но жена меня никогда не пилила за спиртное. Во-первых, она понимала, что я не такой какой-то, а я такой же как сейчас, просто не трезвый, а пьяный. Она верила, что я рано или поздно брошу.
И вот со спиртным я умудрился 6 лет назад ровно закончить. Это удивительное дело! Вот кто бы ни был удивлён – всех больше удивлён я. У меня просто-напросто отпало желание выпивать. Вот удивительно! Не грозило мне ни здоровье, ни семейные отношения, ни финансовые вопросы, я зарабатывал и на водку умудрялся и на еду. И что случилось? Я не знаю. 21 числа в день весеннего равноденствия 2010 года мы сидим на кухне с женой. Я говорю: «Ты знаешь, Нин, я так подумал, подумал, ну его нафиг, не буду я больше выпивать». Может быть, только мысль была, что лучше оставшиеся годы, что мне осталось, я посвящу лучше воспитанию внуков. Пап нету, я им папу заменил, вот я их учу, я их ращу, одеваю, обуваю, занимаюсь всем, все вопросы через меня. Единственное, может быть, я как-то помолился. Было такое, было, было. Я подумал, может, я помолюсь, и мне поможет. И вот только вот шажочек один сделал. И установил такой закон, если человек хочет бросить, нужно перебороть себя и три раза отказаться от протянутой в нос рюмки. И в первые 2-3 месяца, когда появляется небольшое желание, нужно взять бутылку водки купить, найти мужика, который идёт болеет, и похмелить его.
И вот 6 лет я уже не пью, и знаю, что умру я не от водки. У меня ровесники уже все поумирали. От водки. Да что там, вот с такого большого района моих ровесников, это вот кому 60, четыре человека осталось. Я могу назвать 23 человека, прям поимённо, которые…то сердце заклинило, то, как говорится, сгорело, лишка выпил, кто не похмелился, кто замёрз, кто в аварию попал. А водка-то же виновата.
О чуде
Вот говорят верующий или не верующий. Это значит, человек может верить, а может не верить. Но он никогда ничего не видел, не касался. Но я разговаривал со своим ангелом-хранителем. Я когда с Саратова сюда приехал. Я ни с того ни с сего покрылся болячками от плеч и до пят. За три месяца я был, как вот динозавр. У меня чистого участка кожи не было. Какие врачи, какие лекарства! На меня врач, когда посмотрел, он у меня в обморок чуть не упал. И вот здесь в зале я оказываюсь под сверкающим прозрачным куполом, вот как мыльный пузырь, и со мной говорит голос: «Садись на диван, отрывай болячки, бросай их только не на пол, а на простынь». Я попробовал бросить на пол. Я такую закончил школу, я механик, я знаю закон всемирного тяготения, я знаю закон Эйнштейна, теория относительности. И как болячка может, падая на пол, подпрыгивать и снова ложится на то место, где она у меня была?! И мне этот голос повторил, что не бросай на пол, бросай на простыню. Четыре часа я обдирался. Ни капли крови. Я просто обдирал их как грязь и бросал на простынь. Когда я оказался совершенно чистым, купол растаял, мы попрощались с этим ангелом-хранителем. Был женский голос, даже называл меня по имени. Всю мою жизнь рассказала. Она мне объяснила, что в мире болеет всего 7 человек этой болезнью. Шесть из них живут не в России, это очень богатые люди, и совершают не хорошие поступки, их лечить не будут. «А вы, — говорит, — случайно заболели, а так как вы такой простой, открытый человек, добрый, всё для семьи, всё для детей, для внуков, я вас вылечу».
Вот тут уже, верь не верь. Как я могу не верить, если я это всё знаю.
О судимости
Я ещё и судимый оказался. И я сидел за убийство – я, который муху не обидит. Мы поливаем огород, у меня, если муха упадёт в воду, я побегу её достану, на цветочек отнесу. А сидел за убийство! Когда мы сюда приехали, мы очень много выпивали с папой Геной. И одна пьянка закончилась тем, что он приехал с города, или его избили, или он попал в аварию, но он еле приполз битый-перебитый. Мы с ним ещё докончили водки. Здесь я стал его перетаскивать с веранды, упали с крыльца на камни, потом я уснул, он уснул, он ещё во сне упал на скамейку видимо, и, в конце концов, он умер. Мы отправили его в морг и там написали, что очень много повреждений рёбер. И к нам приехали оперработники, сказали: «Нам с дядей Вовой надо поговорить». Они мне сразу сказали: «Мы не можем объяснить такую насильственную смерть, так как вы были пьяные, вы могли поругаться, вы могли его побить, он умер». И меня разложили как по полочкам. И мне сказали, ты будешь говорить вот так, ты получишь 15 лет, а будешь говорить, как мы тебе подскажем, ты получишь свои 8 лет. А совсем открутиться от трупа невозможно. Мне пришлось говорить под их дудочку, мне автоматически дают 7 лет. Я оказался под Самарой. Работал в автосервисе, день и ночь там машины ремонтировал. В художественной самодеятельности участвовал. Там нельзя чисто быть помощником милиции и нельзя быть…там нужно быть человеком. Ты работяга — работай и зарабатывай, как говорится, свой хлеб. Я даже семье помогал деньгами оттуда. Когда освобождался, мне в кассе говорят: «Ты первый, кто отсюда домой деньги послал!». На 2 года раньше выпустили.
Когда молодёжь попадает, они могут измениться в худшую сторону, он попадёт более-менее нормальным, а выходит оттуда уже полупреступник. Я в 43 года попал, в 48 лет освободился. Вот все обратили внимание – какой я сел, такой я и вышел, только 5 лет потеряно. Дома ничего не изменилось, дочки росли, внуки росли, Нина ждала.
В чём ошибка, конечно, наших чиновников. Я хотел ещё в школе поработать. Я в школу как на праздник шёл, на уроки. Но вышло постановление по борьбе с судимыми. Этот закон был против тех, кто связан с сексуальными преступлениями, с педофилами, вот против них, чтобы они не касались детей. Но и меня, кто меня с убийством возьмёт. Но я бы мог ещё принести большую пользу воспитанию, обучению. И с тех пор я не работал больше официально.
О политике
Русские, украинцы – это же дружественные… братья. Кто смог разделить украинцев и русских? Ну что же вы? А теперь украинцы не любят русских. А потому что воспитали так, вот эти вот 20 с лишним лет. Так воспитали, что Россия враг, Россия нас губит. Снимают памятники и так далее, а мы их освобождали, сделали им жизнь. А теперь вот это воздействие на молодое поколение. Когда я в политотделе служил, я был связан с 6 отделом КГБ, 6 отдел КГБ – это борьба с вражеской пропагандой. То есть нужно было вскрыть всю вот эту информационную войну и показать, где ложь, где правда и кто прав, кто виноват. И сейчас если бы они молчали, то и мы бы молчали. А то что получается, они должны вести пропаганду, а мы должны тихо молча всё воспринимать и мотать на ус то, что они плетут. Может быть, и мы где-то обманываем, они обманывают. Это потом всё равно всё выяснится, это правда. Но молчать нельзя.
Вот недостатков в Путине не вижу. Но мы на Сталина молились, на Ленина молились, на Хрущёва молились, на Брежнева молились, ой Горбачёв – перестройка, ой Ельцин – Россия независимая. А в конце концов, мы их обгаживаем, когда они улетают, умирают или отходят от дел. Если сейчас на Путина пол-России молится, и вроде бы за дело молится, но не дай Бог, он улетит, и начнётся: внешняя политика не та, внутренняя политика не та, здесь ошибки, здесь недостатки. Есть и сейчас недовольные, но если бы они были чисты. Они всё равно связаны, связаны они с теми, кто более их. Если бы они сами вот инициативу проявляли! А они под кем-то ходят. Даже вот возьмём магазины, ведь всё решается намного выше, кому работать, кого прижать, кого не прижать, кого закрыть. Найдется миллион причин, чтоб закрыть. А сказано сверху, вот этого не трогать, пусть он там хоть гнилой капустой торгует, его не закроют. Так и здесь.
Как была КПСС, никому же слова не давали пикнуть. И сейчас так же. Но что делать? Можно на Кремль с войной пойти, да? Только за одни слова можно уже на вот этой трубе оказаться. Демократия? У нас в армии, когда мужики были, вот в 9 часов у нас выборы, так вот в 9 часов утра демократия уже кончается «Стройся и бегом!». Так и здесь тоже, демократия, демократия, а потом молчать и не вякать, а то плохо кончится.
