Леонид, расскажите о себе: где вы родились, где учились, кто родители?
Родился в Сатке в 1978 году, 24 мая. Мать родилась в Бакале. Её отец, мой дед, был эвакуирован во время войны из Белорусии, так и остался на Урале. Отец у меня из Пензенской области, Нижний Логовский район, деревня Янташевка. Его семья приехала в Сатку в 1950-х годах на строительство завода. У меня еще два брата — старший на пять лет, с 1973 года рождения и младший на десять, с 1988, которые тоже родились в Сатке. До института никуда не выезжал: сначала детский сад номер сорок потом сороковая школа.
У ваших родителей высшее образование? Кем они работали?
Нет. Мама закончила в Сатке училище, отец — наш Саткинский горно-керамический техникум, соответственно, и школу. Он маленький сюда приехал, семилетним. Когда закончил техникум, уехал учиться в Московский институт стали и сплавов, МИСиС. Поступил сам, но потом бросил. Рассказывать об этом не любит. Так, нехотя ссылался на финансовые сложности. Он рос в большой семье, седьмой ребенок, самый младший. Отца не помнит. Умер, когда ему было пять или шесть лет. Мать, моя бабушка, получается, одна семерых поднимала. Отец рассказывал, что они с братом ходили в школу в одной рубашке: один до обеда в первую смену, второй — после, во вторую. Недоучившись в институте, отец ушёл в армию. Служил на Дальнем Востоке в Тихоокеанском флоте на подводной лодке. Никогда ничего не рассказывал. Я так понимаю из-за секретности.
Отец работал инженером по наладке испытания оборудования в Центральной лаборатории автоматизации и механизации, есть у нас такой цех. Занимался дозировкой, работой прессов, автоматизированными линиями… Настройка, разработка чертежей, подготовка, изготовление, наладка. Как мне говорили бывшие руководители, он один из лучших гидравликов на комбинате был. Знал всю гидравлическую систему работы прессов. В одном цехе отработал всю жизнь без переходов. Как и мама. Она в 1953 пришла в Цех контрольных измерительных приборов и автоматики, так на одном месте до пенсии и проработала. У неё специальность была планометрист. Когда маленький был, на работе у мамы разглядывал всякие диаграммы расхода газа, расхода воздуха, воды. Какой расход газов? По какой печи? Сколько расхода того, того, того. Одни диаграммы. Под каждую своя линейка. Так на одном месте родители и проработали по 35 лет.
Сейчас у вас заходит разговор с ними о текущей ситуации? Обсуждаете сокращения, преобразования?
Ну как не затрагиваем? Сложный был период, когда они вышли на пенсию. Сейчас полегче немножко стало. Может быть потому, что приучил их не обсуждать слухи. Сатка — город маленький. Все знают, чьи они родители. Поначалу каждый пытался на улице что-то спросить, узнать, какую-то информацию до меня донести. Когда вернулся в 2006 году в Сатку из Челябинска, были временные проблемы с жильём, жил с родителями. Каждый вечер разговоры. Только придешь и начинается. На работе заботы и дома — их продолжение. Сейчас как-то приспособились в семье, более аккуратно общаемся. Буквально позавчера к ним вечером заезжал. Мама говорит: «Можно я тебя спрошу, что здесь происходит?» Слухи по каждому поводу. Я начинаю рассказывать: «Посмотри сама, ситуация развивается так, так и так, а ты мне говоришь совершенно противоположное». Соглашается. Некоторые вещи уже сама отбрасывает, потому как-то спокойней стало общение.
Отец, в принципе, болезненно относится к любым изменениям. Думаю, его трудовая жизнь в 1970-80-е, в период больших строек накладывает отпечаток. Площадка строилась, печи запускались, объемы постоянно росли и всё делали сами, на своих мощностях. В его центральной лаборатории автоматизации проходила большая часть работ, связанных с автоматизированными линиями, управлением процессами. Сейчас предприятию выгодно готовое оборудование купить. Оно уже испытано, опробовано, установил — и работает. Он не понимает, почему перестали делать сами, почему передаём другим. У мамы больше, так скажем, дипломатичности. А с отцом порой вплоть до скандалов доходит. Город маленький, а коллектив у них дружный был, таким и остался. Встречаются, обсуждают происходящее между собой. У него со здоровьем ещё проблемы. Периодически в больнице лежит. А там общения ещё больше. Ему особенно тяжело, поскольку люди, например, говорят, нам плохо, потому что сын у тебя там на руководящей позиции. Это его очень сильно угнетает. Я его, конечно, понимаю, но на фоне текущей экономической ситуации, рынка, просто невозможно жить логикой его окружения, вышедших на пенсию рабочих. Всегда есть обиженные люди, когда кто-то недоволен той или иной ситуацией. Числится человек на работе, его все устраивает, но производительность его труда стремится к нулю и эффективность для предприятия нулевая. Увольнения, а за ними недовольства, разговоры. Дальше это приходит на кухни, потом в общественные места, и понеслось. Летом у нас дачное общение, зимой — кухонное. Ничего не изменилось.
Предлагаю вернуться к биографии, к школьным годам. Как учились? Чем увлекались?
Учился как-то легко, но отличной успеваемостью похвастать не могу. Безалаберно относился к школьным занятиям. Учитель физики всегда говорил: «Я не понимаю, ты можешь прийти на урок, ничего не выучить и всё решить за пять минут. Хотя бы чуточку усердия и был бы одним из первых в классе». Но за такое отношение меня жизнь быстро наказала. Поехал после школы поступать в Челябинский государственный политехнический институт и не поступил.
Учёба не была мне в тягость, просто оценками это не подтверждалось. Двор, тренировки. Ходил на плавание. В детском саду врачи обнаружили плоскостопие, рекомендовали очень много плавать. Сразу же отдали в секцию, и я плаванием занимался где-то до 8 класса. Потом увлекся футболом и плавание забросил. А до восьмого было по две тренировки в день, практически, профессиональный уровень. Дворец спорта рядом. К семи утра шёл на тренировку. Плавали до 7:45. За пять минут переодевались, к восьми бежали в школу. В три часа вторая тренировка. После нее нужно еще и во дворе с ребятами поиграть, побегать. По подвалам любили бегать. Есть в Сатке такая детская забава — подвалы. Пятиэтажки: подвал у второго и четвёртого подъездов. Увлекательно. Коммуникации, света нет. Это было местом общения, встреч. Когда взрослые замечали и вешали замок на дверь, переходили на вентиляционные большие окна. Все ребята знали, в каком месте можно попасть в подвал и как. Старший возраст — покурить, а кто помладше — посмотреть. Мы на старших, на четыре-пять лет, там смотрели, слушали истории, с брызгалками бегали по подвалу, поливали друг друга в темноте. Всё детство в движении: 12 палочек, казаки-разбойники, зимой хоккей, летом футбол. Турники в каждом дворе, с них не слазили.
Ваше дворовое окружение, с кем вы общались, где сейчас?
Из дворовых друзей-товарищей высшее образование только у меня. Большинство поступили в техникум или училище. Два или три человека отсидели, кто-то на рабочих специальностях работает. Один у меня друг, единственный, с кем мы до сих пор общаемся, работает у нас на комбинате мастером, в горном хозяйстве. Ещё друг, он даже старше моего брата, тоже у нас на ДОФе (Дробильно-обогатительной фабрике) работает. Я с ним периодически общаюсь. С остальными отношения как-то расстроились. Хотя любого встретишь на улице, поздороваешься, пара фраз — как дела, что да как.
В большом городе люди как-то стратифицированы. В какой-то момент перестаешь пересекаться с другими, не похожими на тебя группами. Здесь я заметил, что всё перемешано, богатые и бедные, интеллигенты и бандиты находятся на расстоянии вытянутой руки. Общаются, поддерживают отношения, хотя живут на разных планетах. Для меня центр такого странного коммуникативного перекрестка — ваш Кит. Юрий Иванович Китов — нецензурный балагур, упивающийся своим непотребством и куражом.
Ну да, Юрий Иванович у нас с 1990-х барин. У меня брат двоюродный, когда летний был период, он в 10-11 классе учился. Времени свободного много. Как раз Юрий Иванович строил свое хозяйство. Самое начало. Он нанимал на лето работников. Никогда не платил много. Люди подбирались соответствующие, без запросов. Брат работал разнорабочим на стройке. Уже тогда в 1993 жену Китова звали барыней. «Барыня приехала!». Все по стройке разбежались. Я после Челябинска, всё-таки десять лет прожил в большом городе, уже с трудом понимал этих людей. Не просто было. Потом уже обжился, начал не обращать внимания, скидку какую-то делать.
Себя в ситуации батрака или барина не могу представить. Ни криминал, ни чернуха какая-то в принципе не могли произойти. Мама воспитывала очень жестко. Надо мной одноклассники всегда удивлялись. В 10-11 классе, когда мы сидели где-то, наступал вечер, и в десять часов я бежал домой. Я прекрасно знал, если приду после десяти, будет плохо. Мама держала нас, натуральным образом, в ежовых рукавицах. Я не помню, чтобы я размышлял о том, идти или не идти в 10 класс. Однозначно иду в 10 класс и дальше поступаю в вуз.
Выбор Челябинска, института, кем был определён? Как выбирали специальность?
Ближайший университет — челябинский, самый крупный и с именем. Москву не рассматривал в принципе, Екатеринбург тоже. Хотя, из всей нашей параллели, из других школ города, большая часть уехала в Москву. С нашей школой сотрудничал Московский государственный авиационно-технологический институт. Всё было просто. Преподаватели приехали, с полузакрытым глазом приняли экзамен, и ребята уехали туда учиться.
Выбора специальности особого и не было. Так сложилось. Хотел на приборостроительный (ПС), на который всегда был очень высокий балл. Максимум можно было набрать 150 баллов: по 50 на экзамен. А на ПС — 120, на бюджет, конечно. Коммерческий вариант я даже не рассматривал. Там и с 60, 50 баллами спокойно поступить. Даже с 30 были случаи. Главное — приди и на коммерческой основе, пожалуйста, учись. Когда подумал, сколько могу набрать, понял — на ПС не попадаю. Дальше куда? На механико-технологический и аэрокосмический мне не хотелось идти в принципе. Остальные факультеты, вроде энергетического, как-то не прельщали. Остался металлургический. Подал на металлургический, поступил. И если честно, не жалел никогда, не жалею и не буду жалеть. Я получил там столько, что никогда бы не смог получить ни на одном другом факультете, включая ПС.
Но это была уже вторая попытка поступления. На первой я шёл на приборостроительный и провалился. Жизнь проучила за безалаберное отношение к школе. Тогда, в первый раз, приехал с чувством гордости, что я из Сатки и мне все должны. Когда пришел на первый экзамен, понял, что поплыл… Первый экзамен письменный, по математике. Второй — по литературе. У меня с литературой был вечный конфликт в школе. Не с самой литературой, а с учителями. В 10-11 классе она всю охоту просто отбивала к учёбе. Поставит за диктант четыре. Там одна ошибка. Подходишь разобраться, а она в ответ: «У тебя подчерк плохой». На втором экзамене по литературе понял, что вариантов не так много. Не стал дожидаться, забрал документы и приехал домой. Это был такой холодный душ. Отец мне тогда помог. Устроил на работу на комбинат. У него друг был начальником информационно-вычислительного цеха, отец Васи Верзакова, сейчас заместителя генерального директора у нас. У нас здесь все в дружеских или родственных отношениях. И Александр Васильевич Верзаков взял на работу простым оператором ЭВМ. Работал хорошо. Потом он меня отпускать не хотел.
Год занимался. Такой веселый был год. С понедельника по пятницу — на работе. Каждое утро младшего брата отвозил в детский сад, потому ехал на работу, вторник, четверг… Родители всю жизнь с семи утра работали, поэтому вариантов не было. Когда жили напротив детского сада, со старшим братом немножко распоясались. Мы его одевали, дверь открывали, выпускали и в окно смотрели, как он спускался по лестнице. Окна прямо на детский сад. Вот и смотрим, дойдет — не дойдет. В детский сад зашел, ну всё, можно дальше спать. А в этот год он сад заканчивал. Мама говорит, зачем дергать, и мне приходилось утром вести в детский сад, потом ехать на работу. А вечером, вторник, четверг, ходил на физику и математику домой к бывшим школьным учителям. Занимался. В субботу утром уезжал в Челябинск, где учился в центре подготовки абитуриентов.
Как решили вопрос с армией в этот год?
В армию я не пошёл. Вопрос решился как-то сам собой. Когда работал на комбинате, к Александру Васильевичу очень много приезжало людей. Тогда пошли компьютеры, и никто не знал, что с ними делать. Военкомату тогда поставили первый компьютер и первую программу учета. Привезли, а они смотрят на него как на мебель, не знают, как включить, какую кнопку нажать. Тогдашний военком приехал к Верзакову, попросил помочь. Александр Васильевич отправил меня. Соответственно, сначала мне самому пришлось разобраться. В компьютерах я разбирался, а программу впервые видел. Познакомился, практически, со всеми в военкомате. Военкому прямо сказал: «Я поступаю в университет в этом году, но у меня может быть такая накладка, помогите». Он мне говорит: «Отсрочку мы не можем дать. Есть другой вариант — сделаем направление в военное училище». Для этого надо было пройти медкомиссию. Я пошел проходить медкомиссию, там это всё тянулось-тянулось. У меня было искривление носовой перегородки и военное училище отпало само собой. В этих хождениях как-то и год прошёл.
Чем запомнились студенческие годы — яркими преподавателями, посиделками с друзьями, работой…
Всё в комплексе. Во-первых, у нас на специальности «металлургия чёрных металлов» было две в какой-то степени уникальных группы. Всё удивлялись тому, что происходило. Мы каждую сессию, каждый экзамен сдавали вместе. Приходили все за час, готовились, разговаривали. Было не важно, кто, когда идет сдавать. Вся группа ждала, когда выйдет последний. Такой дружный сложился коллектив. Потом, когда младший брат учился, говорил, что даже половину не знает, кто в группе учится. Мы не могли этого понять. Всегда друг другу помогали, всей группой. Поступило нас 35 человек. После первой сессии осталось 18. Математику с первого раза из 35 сдало семь. Как тут не держаться друг за друга?
Во-вторых, на факультете были очень сильные преподаватели. До сир пор с ними общаюсь, очень их уважаю. Заведующим кафедрой и деканом факультета у нас был Василий Ефимович Рощин, заслуженный деятель науки и тому подобное. Мальков, Грибанов, Давид Яковлевич Паволоцкий. Они стояли у истоков создания кафедры, все пришли в 1950-е годы. Давиду Яковлевичу, когда мы пришли, шёл 73 год. Ради интереса пошел в библиотеку, а там, в каталоге, целый ворох карточек под его авторством, десятки монографий. На 4 курсе читал у нас лекции с небольшой бумажечкой, в которой были некоторые формулы записаны. Всё из головы. Как-то заходит проректор на лекцию, как увидел Давида Яковлевича, смешался, попросил извинения и сразу вышел. Наша кафедра была еще и политически влиятельной: ректор — с нашего факультета, губернатор, глава Челябинска. Многие директора челябинских крупных предприятий — выпускники металлургического факультета. Всегда буду говорить: факультет стал настоящей школой жизни.
У наших преподавателей была очень жёсткая позиция, не допускающая никакой халтуры в обучении. Говорили, что готовы пойти на то, чтобы никто не выпустился. Более важно, чтобы никто не мог сказать, что выпускники не достойны звания инженера, не достойны звания выпускника университета, кафедры. Моя семья тесно связана с кафедрой. Я учился с братом жены в одной группе, и ее родители учились у тех же преподавателей. Есть же такое поверье у студентов: первый курс —тяжело, главное — перетерпеть, второй — полегче, а после третьего можно расслабиться. У нас такого не было. С каждым годом было труднее и труднее. Когда пришли на пятый курс, так же сидели, человек 12 нас осталось. Сидим, смотрим друг на друга: «Все, парни, 5 курс, сколько можно?!» Заходит Василий Ефимович, наш декан, и говорит: «Что, ребята, продолжаем обучение? 5 экзаменов, 7 зачетов, 8 курсовых». А там в каждой курсовой вот такая пачка чертежей! Смотрели на тех, кто учился на коммерции, экономике и не понимали, что они делают. Они жили, как хотели. У нас же расслабиться был нельзя ни дня. В середине учебы я на одной сессии расслабился и получил за это от этих же преподавателей.
Результат такой жёсткой позиции — практически вся группа работает по специальности. Есть еще лишь один вариант — занять руководящие должности в политике, но это, возможно, задачи недалёкого будущего. У меня самая большая должность из всех, потом есть и руководители небольших предприятий в металлургической отрасли. Работают начальниками цехов, участков, мастерами… Из 23 выпускников только двое работают не по специальности. Мой друг сначала ушёл в компанию, торгующую металлопрокатом, арматурой. Сейчас работает на немецкую кампанию по производству оборудования для металлургических опять же предприятий. Знания дают возможность работать. Вторая, единственная в двух группах девушка, работала в сталелитейной компании, занималась продажей сортового металлопроката. Сейчас, к сожалению, не знаю, где она. Замуж вышла, родила и как-то вот из нашего круга общения выпала. У нас еще традиция есть — каждый год встречаемся 11 января в Челябинске. Шифр специальности был 1101, потому так и выбрали дату. Когда был выпускной банкет, договорились, что при любых условиях встречаемся. Один в Перми работает, я — в Сатке, остальные — в Челябинске, так что встретиться не так сложно, все рядом.
С супругой в студенчестве познакомились?
С супругой познакомился в 1999 году, на третьем курсе. Отмечали экватор у нашего одногруппника, моего друга Алексея. Родители уехали куда-то на базу, вот он и позвал к себе. Тогда первый раз её увидел. Алексей познакомил: «Вот моя сестра», на том тогда и расстались. Она еще школьницей была. Через год как-то сблизились, начали встречаться, общаться стали чаще. Когда я выпустился в 2001 году, она только в институт поступила. Она у меня молодец, с красным дипломом закончила приборостроительный факультет. Специальность очень интересная — автоматизированные системы управления в экономике. Тогда только второй год эта специальность шла.
Итак, вы закончили университет в 2001. Куда пошли работать? Куда поехали?
У нас не было как раньше распределения, но и проблем с трудоустройством никто не испытывал. Приезжали из заводов, присматривались ещё к студентам, предлагали разные варианты. Но я вам говорил о том, что у меня два брата — старший и младший. У старшего сейчас своя автотранспортная компания. Занимается перевозками. Ещё он директор спортивных полей Олимп, точнее спортивного комплекса. С Сергеем Палычем Коростелевым они давно знакомы, дружат, наверное, с 1980-х. Всегда рядом. В футбол вместе играли в одной команде.
Старший брат сыграл достаточно серьезную роль в моей судьбе. После четвертого курса мы с ребятами решили подработать на производстве, пойти в цех плавильщиками на Челябинский электрометаллургический комбинат (ЧЭМК). У Алексея родители, теперь уже мои тёща с тестем, занимали там руководящие должности. У другого нашего друга, который помладше на три года, на нашем же факультете учился, у него отец вообще Главным инженером комбината был. Пришли к родителям: «Хотим работать». «Где?». «Ну, плавильщиками». «Хорошая идея, ребята, давайте, попробуйте, что такое». Прошли весь процесс устройства на работу. Мне оставалось только принести документы. Позвонил брату: «Слушай, я тут на работу устраиваюсь». Он говорит: «Да? Куда?» Рассказал. Он говорит: «Подожди день и перезвони». Я: «Ладно, понял». Когда перезвонил, он говорит: «Приезжай». Я приехал в Сатку на следующий день, пришел в офис. Тогда был генеральный директор Владимир Григорьевич Зябкин. Григорий Салимьянович Садыков — Председатель Совета директоров. Зашли в кабинет к Садыкову. Он говорит: «Нам нужен толковый человек. Поможешь?» Работа оказалась курьерской, ничего сложного.
Почему так легко согласились?
Я своему брату всегда доверял. Знал, что компания всё-таки группа «Магнезит». Она поближе мне. Должность оказалась чем-то средним между секретарем и помощником. Руководитель, который находился в Сатке, курировал Челябинские предприятия. Я ему два раза в день звонил, утром и вечером. Он давал указания, что мне нужно сделать в Челябинске. Я выполнял. Потом отзванивался, что сделал, что не сделал. Началось летом, после четвертого курса, а после окончания университета я там и остался. С понедельника по пятницу в первой половине дня бегал по делам группы: решал, на заводы ездил. Во второй половине — ехал в университет, учился. А в субботу, воскресенье ездил на электрометаллургический комбинат. Будущая теща устроила нас с Алексеем. Занимались оформлением вагонов. Они очень много на экспорт грузили, и мы оформляли необходимы документы, относили их в таможню, чтобы отгрузка шла круглосуточно. Пятый курс я в таком ритме и прожил. С четвертого курса родителей уже начал разгружать с точки зрения моего содержания, потому что понимал, им это тяжело было делать.
Когда закончил университет в 2001 году, приехал в Сатку. В какой-то степени мне повезло, что директором был Владимир Григорьевич. Он сразу сказал: «Я тебе предлагаю два варианта: или ты приезжаешь в Сатку, работаешь здесь в сбытовой структуре, либо делаешь то же самое, но в Челябинске». Тогда заработали представительство группы в Новокузнецке, Санкт-Петербурге. Он продолжает: «Представительства создали, нам это понравилось. Эффективность от этого достаточно серьезная, потому что человек находится на месте. Проще решать вопросы, потому что всё равно не наездишься, а когда человек на месте, он руку на пульсе держит всегда». Я выбрал Челябинск. Ничего тогда не было: ни офиса, ни людей. С одним заводом я был более-менее знаком, потому что бегал с бумажками. На завод, на один завод я уже более-менее был знаком, потому что там бегал с бумажками. С него и начал. А дальше всё пошло, поехало. Арендовал офис, потихоньку познакомился со всеми предприятиями. Где-то через год удалась большая следка. Металл отгружали, долги были большие за наши поставки. Надо было решать вопрос, как деньги получить назад. Ребята нашли клиента из Туркмении. И я два месяца большую сделку делал: забирал металл, выгружал в Туркмении. Все получилось, замечательно. Потому уже машина появилась, оргтехника, сотрудники. А в начале — только стол, стул, факс и я.
Проработал до августа 2006 года. К тому времени я уже был директором полноценного представительства. Офис в центре города, три помещения, заместитель, секретарь, водиель… Нас шестеро было и покрывали весь рынок Челябинска, плюс еще Ижевск и Южуралникель в Омске. К тому времени у группы уже были представительства в Магнитке, Екатеринбург. Но мы в Челябинске закрывали одно из основных направлений сбыта. Челябинский металлургический комбинат входит в пятерку крупнейших производителей стали в России. Потом Челябинский электрометаллургический комбинат, самый крупный в России производитель ферросплавов. Цинковый завод, Трубопрокатный завод, Тракторный завод и так далее. Одним словом, все профильные предприятия города были нашими покупателями.
Вы упомянули о большом контракте. Если смотреть на весь период вашей работы в представительстве, получается 6 лет — не малый срок. Были ли какие-то крупные достижения, которыми можно гордиться?
Да, было. Ребята из московского представительства как-то даже звонили, удивлялись. Они работают с Магнитогорским металлургическим комбинатом, МНК. У нас это самый крупный потребитель огнеупоров. Это и самый крупный производитель стали в России: 11 млн. тонн стали в год. Челябинский производит где-то 4,5 млн. тонн стали. В первой половине 2006 года, когда я пришел, мы отгружали продукции на 20, 30 млн. рублей. В конце 2006 год мы на сам завод грузили 80-100 млн. руб. продукции, то есть практически в три раза увеличили объем отгружаемой продукции. Если даже спросить у производственников наших, которые здесь еще работают, они этот период хорошо помнят. У меня просто не хватало терпения, потому что они открывают заказ, а там одно наше представительство. Каждый день у меня начинался со звонков, криков. Грузите бегом! Вагоны, вагоны, вагоны. Тогда Стас позвонил (он вёл Магнитку из Москвы по импортной продукции): «Слушай, я, конечно, все понимаю, но вы почему меня переплюнули по Магнитке?» Я говорю: «Стас, извини, работаем». Тогда по итогам месяца, пожалуй, единственный раз, у нас было 120 млн. рублей реализации, а у него — 110.
За счет чего? Чудес же не бывает.
Чудес не бывает. В начале я сказал, что нужно быть на месте, держать руку на пульсе. Это было основное. Когда я провел анализ (у меня дипломная работа о повышении стойкости футеровок тепловых агрегатов ОАО «Мечел») куда и что мы грузим, оказалось, что это дуговая печь, плиты для разливки стали, еще несколько направлений. Все небольшие по объему. А стальковши, а конвертера — почему мы ими не занимаемся? Марсель сейчас у нас работает, а тогда был замначальника лаборатории огнеупоров в исследовательско-технологическом центре «Мечела». Мы с ним много сидели, разбирали чертежи. В результате предложили хорошие варианты наших изделий на стальковши, они делали свою футеровку. Если сравнивать нынешний уровень технологий и то, что они тогда делали — это всё равно что кустарное производство в сарае с хай-теком сравнивать. Разработали предложения, провели испытания на стальковши. Стойкость пошла вверх. Это им дико понравилось. Либо ковш стоит 10 плавок, либо — 50. Разница огромная. И нам прибыльно. Никогда не отгружали ковши, а тут просто вал пошёл. За счет этого произошел скачек продаж. Такими же методами подгребли остальные заказы.
После вашего ухода, объемы продаж сохранились или упали?
Года три держались. Но 2008 год нас, конечно, сильно подкосил. Кризис, а потом всё больше компаний стали выходить на этот рынок. Стало, конечно, посложнее. Но тогда мы зашли просто махиной, валом разнообразной продукции, да ещё сроки выдерживали и цену не повышали. Всех это устраивало. Сейчас, думаю, 80% от тех объемов парни держат.
Еще одна гордость была, даже, в какой-то степени, основной стимул дальнейшей работы. Как-то сидим с Женей, который сейчас директор представительства в Челябинске, а тогда в начале 2000-х со мной работал там же, и не можем поверить в свой успех. Умудрились продать футеровку конвертера «Мечелу», вокруг которого «Группа «Магнезит» ходила с 1995 года и ничего не получалось, поскольку у них было собственное производство огнеупоров. Мечеловские периклазоизвестковые огнеупоры маркировали конвертер, который стоял 700, 800, 900 плавок. Их это вполне устраивало. А мы со своими периклазоуглеродистыми никак не могли туда попасть. Стоимость футеровки считали: наша 3 млн. рублей, их — 15. Но никак не могли убедить мечеловцев. Тогда постепенно стали предлагать разные компромиссные варианты. Сначала одну часть конвертера продали, периклазы, нижний конус. Потом пояс засунули, потом еще что-то. Они смотрят, вроде стойкость немножко подрастает. Их это устраивает. Ремонтов меньше стало. Наконец продали периклазоуглеродистую футеровку. Это была реальная эйфория. Не хотелось даже ни денег, ничего. Было полное удовлетворение, что у нас это получилось сделать. На это несколько лет ушло. Начали переговоры в 2001 году, а первый конвертер продали только в 2005. Начинали с 2-3 тысяч плавок. Сейчас наши огнеупоры уже 6 тысяч плавок стоят.
Судя по таким результатам, после директора представительства пошли на повышение. Предложили или сами захотели куда-то перейти на новое место?
Предложили должность заместителя генерального директора в группе. Тогда эту должность занимал Александр Глазков, сейчас он Глава Саткинского района. Сергей Павлович Коростелев предложил ему поработать в Москве в проекте «Крепкая семья», соответственно, мне — должность Глазкова. Ситуация такая: 19 августа намечена моя свадьба, 10 августа позвонил Глазков и говорит, приезжай. Я собрался, приехал. Прихожу к нему. «Всё», — говорит — «с завтрашнего дня выходишь вместо меня, я уезжаю работать в Москву».
Предложение не было для меня новостью, потому что где-то за месяц или за два, мы с Александром как-то разговаривали. Он сказал, что в случае каких-то возможных изменений, одного из кандидатов на мою должность рассматривают тебя.
Жизнь кардинально изменилась? Или все осталось тем же, только в другом месте?
Практически одно и то же, потому что я продолжил заниматься продажами, процентов на 70% от рабочего времени. Объем только стал больше. Если раньше работал только с Челябинском, теперь это стал весь Урал. Когда был директором представительства, подчинялся Глазкову как заместителю директора. Теперь уже у меня в подчинении были представительства. Объем увеличился, характер работ остался прежним. Сложностей особых не было. Во-первых, я понимал, что делать. Во-вторых, ребята на местах меня знали, понимали, что и я знаю, как проводятся дела и обманывать меня бесполезно. Конечно, дополнительно появились вещи, связанные с работой в Сатке. Политики я старался сторониться. С органами власти общался только по необходимости, целенаправленно сам туда не лез. Концентрировался исключительно на своем направлении.
На должности заместителя генерального директора группы Магнезит я проработал с августа 2006 по апрель 2009. Потом уже перешёл на позицию Председателя Правления, которую сейчас и занимаю. Когда Сергей Павлович предложил стать Председателем, стало понятно, что дальше уже будет депутатство в Законодательном собрании. Выборы 2010 года выиграл. Шёл не по спискам, а как одномандатник. Был интересный период жизни, много общения.
Это был первый опыт вхождения в политику?
Да, первый опыт. Раньше было просто общение с Главой района, Главой города, с замами. А там уже был, действительно, опыт политический. Дальше, выборы прошли, потом опять, кого-то еще выбирают. Этот цикл идет постоянно и в нём необходимо участвовать. Удалось за это время конечно же и с Правительством области выстроить отношения. Сначала было тяжело. С одним начинаешь, потом с другими. Сейчас уже с третьими. Вот этот процесс, конечно, непростой, но справляемся.
Как сочетается управление крупным предприятием или группой, я всё путаюсь, и депутатская деятельность. Политика вторична? Какую позицию она занимают по отношению к производству?
У нас есть такая договоренность, что производственный процесс я не лезу. На это есть директор предприятия, который отвечает непосредственно за производство, выпуск продукции. Есть люди, которые отвечают за сбыт. Сейчас я занимаюсь вопросами, связанными с политикой на предприятии и вокруг предприятия, с вопросами которые требуют авторитета должности. Например, была проблема хищений. За два года мы её полностью решили. Предприятие территориально разбросано: площадка здесь, площадка там. Плюс к этому необходимость постоянных перемещений материалов. Нехорошие люди этим пользовались: то машина не доедет до пункта назначения, то еще что-нибудь.
Каким образом удалось справиться с воровством?
Всё решили, практически, без привлечения силовых структур. Конечно, они присутствовали, но основную работу провели своими силами. Сначала определили группы интересов, выделили возможные каналы сбыта. Речь ведь не шла о чём-то одном частном камазе. Когда кто-то тащил камаз, он тащил его для определенной группы. Мне тогда было интересны механизмы кражи. Проанализировал, подумал, еще раз посмотрел всю цепочку, прошел всё на местах. Как идет материал из печи, как он грузиться и т.д. — всё пешком прошли. Вернулся в кабинет, еще раз проанализировал, просмотрел. Задача определилась, главное — исключить человеческий фактор. Чтобы человек, открывая затвор на шибере (это такое устройство, шиберный затвор для сыпучих материалов), не сам решал, а процессом принятия решения управляла система. Но еще более важно, чтобы оставался след от любого действия. Мы это сделали. Сейчас всё контролируется. Мы знаем в любой момент времени, где находится транспортное средство, какое; как, что и где грузится. Цепочка выстроилась. Мы просто убрали возможность того, что материал можно взять безнаказанно и бесконтрольно. Вот и всё решение.
Даже не вдаваясь в подробности, это решение как-то сказалось на людях, коллективах? Прошли увольнения?
Конечно, были и продолжаются. На солярке я поймал очень много людей в прошлом году, и слух по Стаке ходил: «Там Урмашов зверствует». С другого подразделения заставил уволить сразу девять человек. В солярке они по глупости попались. Подсливали топливо в канистрочки. Думали, что мы ничего не видим, а мы уже наладили учёт и всё прекрасно видели. Вызвал руководителя, их вызвал: «Ребята, вот такая ситуация». Кто-то пытался оспорить, но когда железные аргументы приводишь, ничего не поделать, повесили голову: «Всё понятно, мы пошли». Задачу поставили простую: такие люди не должны работать на предприятии. Если идти по принципу доказанности вины, официально, через суд, это может годами тянуться. Смысла в этом не много. Затраты огромные, а эффект нулевой. У нас есть документальное подтверждение того, что было. Сейчас же всё просто: датчики стоят уровня топлива, датчик навигации. Они четко показывают, в какой момент времени, что происходит. Когда людям это показали, они написали заявление и ушли.
Для крупных городов я не вижу особой проблемы: увольнение — техническое решение. А для Сатки, где родственные связи подчас влияют гораздо больше, чем собственная компетенция? Было сопротивление от родственников, друзей, знакомых?
Никто, никогда ко мне не подходил, потому что позицию мою знают. Я даже разговаривать не буду по этому поводу. Когда мы начали всеми этими процессами заниматься, я четко сказал: «Ребята, кто попадется, извините. Не подходите, не упрашивайте, не разговаривайте». Я проехал все цеха, со всеми руководителями проговорил: «Если поможете, буду благодарен. Если нет, справлюсь сам».
Какое у вас отношение к разветвленному включению семей в разные структуры предприятия, в том числе и вашей семьи? Мешает — не мешает?
Мне не мешает, потому что я со своей семьей выстроил отношения. Все родственники работают или когда-либо работали на предприятии. Я занял довольно жёсткую позицию: влиять на мои решения они не могут.
Если говорить о группе, ситуация сложнее. У любого большая часть родственников работает на предприятии. Конечно, сложность в этом есть. Один одно говорит. Второй — второе. Вместе собираются за ужином, за завтраком. Всё обсуждается. Сплетни, слухи… Думаю, исправлять ситуацию нужно через общение, больше открывать информации для людей. Слухи рождаются на отсутствии информации, описания того, что реально происходит. Когда выборы в Госдуму были 2011 года, я проводил встречи во всех подразделениях производственной площадки. Это были не большие собрания, а встречи в пересменках: до начала смены, после обеда. 20, 30 человек, не больше. Я увидел то, что реально, люди не знают, что происходит. Самые фантастические вещи в коллективах обсуждаются. В одном говорят: «У нас шахта закрылась, все шахтёры бастуют». Я в ответ: «Как закрылась? Вчера там был. Работала». «Как так? Нам мужики сказали, что они на демонстрацию пошли». Я говорю: «Как пошли? Вроде, всё нормально». Начинаешь рассказывать, доходчиво объяснять — у них на глазах меняется отношение.
Другой пример. Четвёртый цех магнезитового порошка (ЦМП-4). Провожу встречу. Люди говорят: «Всё, предприятие пропало! Конец, всё останавливается». Я отвечаю: «Давайте логически подумаем. Прямо из окна видно — строится новый агрегат, печь. Если вы говорите, что всё останавливается, смысл её строить? Зачем? Оно бы и само всё остановилось, а в неё деньги вкладываются, огромные деньги». «Точно, а мы не подумали». Чего нам не хватает — это планомерной информационной работы в цехах, не только через средства массовой информации.
Я нашим руководителям производственных подразделений говорил: «Ребята, давайте вспомним хороший пример Советского Союза, когда 2-3 раза в неделю проводились встречи, в школах была политинформация. На предприятиях утром, перед сменой 15 минут руководитель или мастер что-то объяснял, рассказывал. Мы этим очень много снимем вопросов, освободимся от разрушающих слухов. Некоторые речевые модули можно подготовить руководителям, мастерам, тем же начальникам цехов, чтобы не только слова, но и какая-то информация в этих встречах содержалась.
Подобный подход предполагает некоторую самоорганизацию. Не думали привлекать для этого профсоюз?
С точки зрения профсоюза, на мой взгляд, у них сейчас это все происходит на уровне покричать и покритиковать. Собираются профсоюзные лидеры объединений, начинают свои негативные моменты высказывать Председателю профсоюзного комитета. Хорошо. А дальше что? Место концентрации напряжения. Я — сторонник того, чтобы у рабочих не было возможности додумывать реальность самостоятельно. Я глубоко убежден, рабочие — часть общего дела. Есть люди, кто целенаправленно создают информацию или дезинформацию. Есть те, которые знают на половину ситуацию, а остальное додумают. Первый скажет, второй прибавит что-то, третий еще, и дальше на выходе получается комок фантазий. Возможно, причина ещё и в том, что достаточно свободного времени для обсуждения. Мне, например, слухи обсуждать просто некогда. Если возьмём прессовщика, работающего на сдельщине, понятно, и у него времени нет — заработная плата напрямую зависит от выработки. Но есть слесарь, у которого работа строится по иному принципу. Если слесарь сидит пьет чай, значит оборудование работает. Значит он свою задачу качественно выполняет. У него, значит, появляется время для слухов.
Думаю, на любом предприятии должна быть грамотная пиар-служба. Взять, например, Магнитогорский металлургический комбинат. У них мощнейшая пиар-служба. Они серьезно вкладываются в то, чтобы создавать позитивный образ не только во внешней среде, но и внутри предприятия. У них какая-то внутренняя гордость. Я по Законодательному собранию знаю. Все депутаты-магнитогорцы — друг за друга в случае конфликта начнут просто кусать. Поддержка всегда друг друга, предприятие — для них это святое.
Не все, конечно, в металлургии, так вкладываются в пиар. Трубники этим сильно отличаются: Челябинский трубопрокатный, вся группа ЧТПЗ. Формируют сознание своих работников, молодцы. Сделали в Первоуральске свой учебный центр. Мы ездили, смотрели. Они выпускают ребятишек, которых с азов пропитывают корпоративным духом. Человек, отучившись пять лет в этом техникуме, придя на производство, будет совсем другим. Будет по-другому смотреть на производство, на своё рабочее место. Они не пускают выпускников в старые коллективы, чтобы их не сожрала среда. Создают новые бригады по 10-15 человек, такие боевые отряды нового производства, которые на корню меняют старый потребительский подход. В этом отношении у них работа выстроена. В результате, очень много молодежи на руководящих должностях. Плюс, дети сразу попадают в непрерывную систему образования, в которой оборудование в классах ничем не отличается от оборудования на производстве. Совсем немного и они сформируют совсем другой рабочий коллектив. К ним приезжаешь, смотришь, молодые ребята, моего возраста, может, чуть помладше; у них руководитель управления персоналом такой заряженный, креативный.
Мы подошли сейчас к самому сложному в такого рода разговорах, к настоящему. Сегодняшняя ваша позиция, можно ли рассказать немного, с одной стороны, о рутине, а с другой — о каких-то значимых событиях, которые сейчас происходят. Сейчас — это время вашего пребывания в этой должности.
Рутина… Каждый день что-то да происходит. Даже так с ходу не могу сказать, в чем рутинность. Вопрос ставит вас в тупик. Приходить в одно время на работу, одни и те же документы просматривать… Рутинность, не знаю. Даже как сказать, не знаю.
Основные события, задачи и у меня, конечно, сейчас связанны с экономической безопасность предприятия. На это много времени уходит. Плюс, вопросы взаимодействия с региональными органами власти. Это времени занимает тоже очень много. Депутатская деятельность. Задача — в Сатку больше привлекать денег, на реконструкцию того же Дворца культуры «Металлург».
Вчера весь день провели с Председателем правительства области. Хоть и неофициальный визит у него был, то есть он с семьей приезжал, но все же. Мы ему даже в этом неофициальном визите многое показали, рассказали. Восприятие было совершенно другое. Посмотрели, походили. На это ушел целый день: с утра до вечера. Домой поздно приехал. Сейчас ситуация непростая. Если раньше в 2004, 2005, 2006, 2007 году денег было во всех уровнях бюджета просто море. Приезжали, письма только приносили. «Сколько? 10, 20 млн.?» «Да», — берём и поехали. Сейчас огромные дефициты, на грани фола, то есть уже предельный уровень расходов. Общаться намного сложнее. Каждая просьба, предложение воспринимаются с диким негативом. На это конечно, приходится и время тратить и энергию, чтобы доказать, донести. Плюс выборы губернатора идут уже. Я — начальник штаба по Саткинскому муниципальному району по выборам губернатора. Сейчас нужно систему выстраивать.
Какие перспективы видите у Сатки? Кем себя видите, допустим, через десять лет? Есть ли какие-то развилки?
Хочется собственного развития, какого-то достижения. Хотелось бы что-то создать, придумать, может организовать отдельный бизнес. Чтобы это было интересно, чтобы именно создать, а не взять готовое, запустить, увидеть, как заработает механизм. Если говорить о каком-то положении, хотелось бы, конечно, дальше оказаться в области. Пока федерацию не хотел бы рассматривать, потому что такой уровень… Не готов морально. Понятно, если задача поставлена, необходимо будет решать.
У Сатки, я убеждён, хорошее будущее. Самое главное — есть экономическая основа. Магнезит — реально работающее предприятие. Это самое главное. Плюс, подходы и решения, которые сейчас реализуются. Я многие видел предприятий, но только для нашего хочется работать.
